Джозефина Белл - Смерть на каникулах

– Точно убрал? – спросил Дэвид. – Вы же знаете Чарльза.

– За это я ручаться не могу, – продолжил мистер Крэнстон. – Могу ручаться только за то, что их уже не было, когда после игры родителям подавали напитки. Бренда заметила их отсутствие и обратила на это мое внимание.

– Вы не могли бы повторить все это еще раз? – попросил инспектор Митчелл.

Мистер Крэнстон повторил свои показания.

– Спасибо, сэр, – с уважением произнес инспектор. – Я не удивлюсь, если именно благодаря вам преступник предстанет перед судом.

– Боже мой! – воскликнул встревоженный мистер Крэнстон. – От души надеюсь, что нет.

Когда он ушел, Дэвид и инспектор посмотрели друг на друга.

– Не думаю, что сейчас нужно допрашивать Гэша, как по-вашему? – поинтересовался Митчелл после недолгого молчания. – Он наверняка все будет отрицать.

– Весьма вероятно.

– Я хочу сказать, что, сопоставляя показания мистера Крэнстона со словами этого мальчика, Притчарда, а также с утверждением Билли и с сообщениями о различных кражах, мы приходим к некоторому решению, если вы меня понимаете.

Дэвид на пару минут задумался.

– А! – сказал он. – Мне это даже в голову не приходило.

Мистер Скофилд сидел у открытого окна своей комнаты, уронив на руки разламывающуюся от боли голову. В полумраке смятая постель казалась холодной и заброшенной. Пытаясь отвлечься от мыслей о прошлом, он читал далеко за полночь. Но как только он потушил свет и постарался заснуть, мозг заполнили видения: Соня в юности, Соня в скорби, Соня в своем ложном выздоровлении, в первые дни их злополучного брака, и от этих видений он ворочался и метался, не в состоянии заснуть. Наконец, уже не в силах выносить их, он сел у окна, глядя, как гаснут звезды и проступают в сером рассвете контуры школьных зданий. Самой болезненной частью его страданий было осознание никчемности Сони. Это оглушало, сбивало с толку, разрушало все понятия о ней. Скофилд злился на нее с самого развода, страдал от унижения, неотделимого от факта, что она предпочла другого, от несправедливости, которую получил за свою любовь. Но была еще какая-то извращенная гордость за ее красоту, талант, привлекательность. Все это когда-то принадлежало ему, хотя и было быстро утрачено. И он верил, что это его вина, а не ее.

Ее появление смыло все это напрочь. Перебирая прошлые годы, выхватывая воспоминания о ней, Скофилд в свете своего теперешнего знания видел, что все прошедшее явилось лишь подготовкой к ее нынешнему образу. Всегда думающая только о себе, беспокойная, поверхностная, обладательница хрупкой красоты, не пережившей трудностей, непостоянная и вечно неудовлетворенная из-за собственной мелочности – теперь Скофилд видел полный портрет Сони и видел семь лет своей жизни, потраченных на самоистязание ради того, что существовало только в его воображении.

Он сам поразился своей циничной оценке ее деградации. Смерть любовного мифа была мучительной. Но он помнил и осознавал с решительной честностью свое полное и презрительное безразличие, когда она заговорила с ним возле музея. Его имя, произнесенное ее губами, никакой боли в нем не вызвало. Он страдал в музее, пока она открывала полицейскому инспектору и всем прочим свою истинную суть. Но ее извращенная, неискренняя притягательность, когда они шли вместе к дому Крэнстонов, не тронула в нем ни ума, ни сердца, вызвав лишь некоторую неловкость. Будто бы шапочный знакомый попросил у него денег в долг. А больше ничто в нем не шевельнулось. Лишь позже, осознав, что за революция произошла в его душе, он начал переживать.

Положив руки на подоконник, Скофилд опустил на них голову и немного поспал. А когда проснулся с затекшими конечностями, солнце уже взошло, освещая сарай с рассадой и сверкая на стеклах парников с молодым салатом. Он подумал, что колледж «Денбери» ему нравится и обидно будет оставлять ее в конце учебного года. Придется подумать о новой работе. И вполне естественной показалась мысль, что эти временные трудоустройства – совсем не то, чего он хочет на самом деле. Он шатался все эти годы с места на место, потому что непрестанно ждал и искал. Чего ждал? Что Соня к нему вернется? Что кто-то его утешит? Пустые надежды. Нет никакой Сони, есть увядающая женщина, цепляющаяся за свое тающее обаяние, пеняющая на судьбу, которую сама себе выбрала. И никто на свете не сможет занять ее места. Но есть его призвание – дети, которых надо учить, с которыми надо играть, ставить на дорогу, ведущую к надежной и счастливой жизни. Мистер Скофилд подумал, что еще не стар для поиска постоянной работы, которой желал теперь всем сердцем.