Алексей Кротов - Убийства в Полянске

Лицо Алены Александровны побелело от гнева.

– Хорошо, я уйду, – Тишкина цедила слова сквозь крепко стиснутые зубы, и было видно, что она едва сдерживается, – но знайте: у меня есть что рассказать о вас. Скоро вся деревня узнает, и тогда ваша репутация станет такой же грязной, как занавески в вашем доме. Сказав это, Тишкина повернулась и, гордо подняв голову, прошествовала к себе домой.

Бочкин задыхался от бешенства. Но его сейчас больше волновал другой вопрос. «Что эта старая ведьма узнала? – подумал он. – Неужели догадывается? Нет, не может быть, пугает. Да и откуда ей знать?» И, забыв об осторожности, поддавшись внезапно нахлынувшей злобе, довольно громко пробормотал:

– С каким удовольствием я бы свернул её мерзкую цыплячью шею.

Тарасова, слышавшая эти слова, неодобрительно покачала головой. «Что-то он слишком нервничает, – подумала она. – Ведь могут услышать люди. Все всё слышат. Надо будет серьезно поговорить с ним». Анна Дмитриевна повернулась и чуть не подпрыгнула на месте. В двух шагах от нее стояла Мария Николаевна Симагина, надев лучшую улыбку из своего многочисленного арсенала.

– А я к вам за семенами, – преувеличенно бодро сказала она. – Помните, вы мне обещали?

Тарасова взяла себя в руки.

– Да-да, пойдемте, конечно, я помню, – любезно процедила она. А про себя со злостью подумала: «Наверняка всё слышала. И еще эта её отвратительная улыбка. Теперь разнесёт по всей деревне. И все он, не умеет держать себя в руках, тряпка». Вслух же любезно спросила: – Кажется, скоро придет автолавка?

Перед Марией Николаевной Симагиной стояла очень сложная дилемма: рассказать мужу о подслушанной ссоре сразу же или повременить. Оба варианта имели свои преимущества. В первом случае она возложит всю ответственность на мужа, предоставив ему решать, как распорядиться этой пикантной информацией. Сама Мария Николаевна вовсе не желала уподобляться Ленке и прослыть за сплетницу. К тому же Михаилу Антоновичу не нравилось, когда его жена подслушивает. «Если же не сообщить мужу тотчас же, то можно упомянуть как-нибудь потом. Она скажет, что от кого-то услыхала, а от кого – уж и не помнит. Однако можно не рассказывать ему и вовсе, а пустить слушок». При мысли об этом Симагина довольно улыбнулась. Эту технику она знала великолепно. Задумавшись, она не заметила, куда идёт, и чуть не толкнула только что вышедшую из калитки Таисию Игнатьевну Сапфирову. Последняя любезно пожелала ей доброго дня и предположила, что если такая жара продлится всю неделю, то потребуется очень много воды, чтобы поливать огород и любимые цветы.

– Знаете, годы уже не те, – как бы извиняясь, сказала Таисия Игнатьевна. – Воду таскать тяжело.

Мария Николаевна пробормотала что-то подходящее случаю. Сапфирова взглянула на неё повнимательнее и улыбнулась.

– Ну, не буду больше вас задерживать. Вы, кажется, чем-то обеспокоены? – закинула она удочку.

– Да, то есть… нет. Простите меня, Таисия Игнатьевна, я очень тороплюсь.

– Ну, конечно, конечно. Я, знаете, сразу заметила, что у вас очень деловой вид.

Мария Николаевна Симагина и Таисия Игнатьевна Сапфирова недолюбливали друг друга. Сапфирова видела в Симагиной то, что другие не замечали: Симагина любила издеваться. Она делала это тонко, с безукоризненной вежливостью, всегда очень корректно. Вот и сейчас Сапфирова заметила на лице Марии Николаевны знакомую ей кривую полуулыбку.

«Наверняка подумывает о том, чтобы пустить очередную мерзкую сплетню», – с отвращением подумала Таисия Игнатьевна. Симагина иногда ловила на себе презрительный взгляд Сапфировой, и то, что последняя прекрасно раскусила ее характер, заставляло Марию Николаевну испытывать к Таисии Игнатьевне чувство, близкое к ненависти. Однако до открытых конфликтов у них никогда не доходило; во-первых, потому что Таисия Игнатьевна предпочитала ни с кем не ссориться, считая это занятие глупым и недостойным, а во-вторых, потому что она и Симагин были старыми и хорошими друзьями. Усилием воли Таисия Игнатьевна подавляла свою неприязнь к Марии Николаевне ради общения со своим старым другом, которое она находила очень приятным. Обе дамы прекрасно умели себя сдерживать, а потому Михаил Антонович никогда не замечал их взаимной неприязни.

Сапфирова еще некоторое время глядела вслед уходящей Симагиной, а потом, взглянув на часы, заторопилась.

– Так и на автолавку опоздать недолго, а у меня и хлеба-то на завтра нет, – с этими словами она решительно повернулась и открыла калитку.