Жерар Клейн - Вы все же умрете

— Ну и что? Не заставляйте меня ждать.

Ваше дыхание участилось, ваша жирноватая грудь очаровательно вздымалась и опускалась. Ваши губы приоткрылись.

— Много места отводится несчастным случаям. Крупным авариям, катастрофам, разбивающимся са­молетам, которые отправляют в ад свой груз сарди­нок, или поездам, которые врезаются друг в друга со скрежетом рвущегося металла, или сталкивающимся и взрывающимся машинам. Но все это массовые виды спорта. Ни для вашего имени, ни для вашей ли­чности подходящего несчастного случая нет.

Я замолчал и посмотрел на вас, Глэдис Дюваль. Женщина за тридцать, бедное прошлое и богатое, но короткое будущее, соблазнительная фигура на расс­тоянии в тридцать метров, чарующая улыбка в сига­ретной дымке, золотистые глаза в вечернем полум­раке или во тьме кинозала.

Иллюзии.

Полагаю, Глэдис, многие ничтожества завидовали мне все эти годы. Из-за вас, а не из-за того, чем я за­нимался. Быть может, я бы простил вам, Глэдис, если бы они имели причины завидовать мне, но стоит приблизиться к вам, развеять дымок, разог­нал ь тьму светом ламп, и от вас остается только плод разрушительных лет, нечто неопределенное, изно­шенное, чуть-чуть опустившееся. Вы слишком долго носили свое тело, Глэдис. Я наведу порядок в этом деле.

— Остается самоубийство, — медленно процедил я. — Есть удачные и есть неудачные. В самоубийстве, Глэдис, заложено все — отчаяние, происшествие, драма. И даже надежда, если самоубийство неуда­чно. Надежда, от которой у чувствительного чита­теля на глаза наворачиваются слезы. Надежда, кото­рая высвечивает хрупкость жизни и тяжесть челове­ческой судьбы.

— Вы хотите сказать...

— Я ничего не хочу сказать, Глэдис. Можно орга­низовать исчезновение в виде похищения, но этот трюк использовался уже не раз. Логически остается лишь самоубийство, прекрасное самоубийство с по­мощью газа. Выломанная дверь, лежащая на постели женщина, разбитое окно, запах газа, заострившиеся черты лица, синяки под глазами, письмо с изло­жением вашего отвращения к жизни, фотографы, ци­ничный журналист, пишущий трогательную статью.

— Но я не хочу умирать, — нерешительно сказали вы.

- Разве речь шла о смерти? — я закурил сигарету, улыбаясь своему отражению в темном оконном стек­ле. — Вы знаете, от газа умирают очень долго. Часы и часы в нормальных условиях. А мне понадобится всего несколько минут, чтобы вызвать прессу и по­жарных и спасти вас.

Я читала где-то, — сказали вы, — что это очень спокойная смерть, почти радостная.

- Не знаю, думаю, и вы этого не узнаете.

Мой голос задрожал. Я был слишком наивен, веря, что дело выгорит. Даже ребенок угадал бы западню.

Она наклонилась и поцеловала меня в лоб.

— Вы так умны, мой дорогой. Что бы я делала без вас?

В тот вечер мы, Глэдис, совместно решили, что вам надо умереть. Вы помните это?

В гостиной, которую вы обставили сами и к ко­торой я так и не привык, среди пунцовых штор и эк­зотических пуфиков, на этом кровавом диване, ко­торый столько часов держал ваше тело, пока ваш дух блуждал по страницам бесчисленных журналов, пока ваши губы обсасывали фильтр ваших отврати­тельных сигарет, среди этих кресел, подаренных ва­шими родителями, около торшера, похожего на уродливую металлическую пальму, меж этих ро­зовых стен, под этим бежевым потолком и на этом бледно-голубом ковре мы решили, что вам пора уме­реть, и я уже видел вас распростертой на пурпурном покрывале с бледным лицом и заострившимся но­сом, и даже ощущал тяжелый запах газа. Мы склони­лись над толстым словарем, мы рассчитали время, которое не нанесет ущерба вашему здоровью, и я де­лал это со знанием дела и вниманием, что восхитило вас.

Мы предусмотрели все — ваше платье, причину моего отъезда, позволившего вам воплотить в жизнь свой фатальный проект, мое поспешное возвра­щение из-за неясного волнения, тяжелого пред­чувствия, содержание вашего письма, которое я вам продиктую, ибо вы все еще признавали мое умение писать (хотя ваше литературное произведение не бу­дет выше уровня открытки), дверь кухни, которую вы оставите открытой, чтобы газ легко проник в гос­тиную, людей, которых надо будет известить, и даже врача, который понадобится вам. Но мы все же не предупредили его. Мы выбрали час. Вы были веселы и игривы.

В тот вечер мы пошли в кино. И в полумраке люди издалека оборачивались в вашу сторону, Глэдис. И это почти опечалило меня, ибо, быть может, я не имел права лишать эти проскользнувшие вдали призраки возможности встретиться с вами и понра­виться вам. Ваша ладонь весь сеанс лежала в моей ла­дони, наверно, вы забыли убрать ее. А ваш дух бро­дил вдалеке и не обращал внимания на движущиеся на экране тени. Вы, Глэдис, думали о своей смерти и о своем воскрешении, вы думали о будущей жизни и о жалком недоноске, вашем муже, которого вы выбросите на свалку.