Татьяна Савельева - Гавань [litres самиздат]

Откладываю ту самую книжечку, которую передала мне Лизи в сторону и потираю переносицу.

Второй день. Второй день я не могу сомкнуть глаз. Все жду, когда зазвонит телефон и на экране появится имя Элизабет. Она восторженно сообщит об окончании факультатива, и мы отправимся на прогулку. Но звонка так и нет.

– Черт, Уоррен, ты вообще спишь? – сажаясь передо мной за стол, спрашивает он.

– Не могу. Как только закрываю глаза, вижу ее.

– Друг, я все понимаю, но так нельзя! – вздыхает. – Она была бы не в восторге от того, как ты себя гробишь здесь уже вторые сутки…

При упоминании Лизи я взрываюсь.

– А ты когда-нибудь терял близких людей? Тебе знакомо это ужасное чувство, когда тебе сообщают, что человека больше нет? – перед глазами пробегает картина: «Мистер Уоррен, мне очень жаль, но пуля задела сердечные сосуды…», а дальше все, как будто в замедленной сьемке. – Эта беспомощность, злость вперемешку с отчаянием и слезы, бесконечные слезы. – пальцами впиваюсь в волос. – Ты начинаешь винить всех вокруг, а в особенности себя. Злиться на самого себя за то, что при жизни ты никогда не говорил тому человеку насколько он тебе дорог, как сильно ты его любишь и ценишь…

– Мак…

– Ты понимаешь, что больше никогда его не увидишь, не поговоришь с ним, не посмеешься, не послушаешь его рассказов. И никакие фразы: «все мы когда-нибудь умираем», «всевышний забирает хороших людей рано» – они не помогают. Слова в этом случае вообще не имеют никакого значения. С потерей Элизабет, умерла частичка моей души. А этого поддонка только на пожизненное. – наконец выдыхаю я.

– Мне очень жаль…

– Я убью его. – словно чей-то голос заговорил за место меня. – Не своими руками, но убью.

– С ума сошел? За решетку захотел? – переходит на крик Тейлор.

Встаю из-за стола и подхожу к панорамному окну.

– Я добьюсь, чтобы его перевели в Техас. А там и до смертной казни недалеко.

– Но, Мак, это же такая волокита…

– Плевать.

– Ладно. Поступай, как знаешь. Я всегда тебя поддержу. – встает. – Если что-то потребуется, я в соседнем кабинете.

Ничего не услышав в ответ, Тейлор закрыл дверь, с другой стороны. В кабинете снова воцарилась тишина. На улице столбом льет дождь. Небо заволокло темно-серой пеленой, а это только полдень…

В такую погоду Лизи бы собрала свои прекрасные локоны в пучок, надела бы вязаные носки и легла под плед за просмотром какого-нибудь фильма, а я нежно поглаживал ее по волосам и говорил, какая отстойная кинолента…

Оказывается, не только плохие воспоминания заставляют грустить, но и самые лучшие, когда знаешь, что они не повторятся.

В кармане начинает вибрировать телефон.

– Уоррен.

– Мак, – голос Филипа, моего начальника, жесткий и стальной. – твоя работа в Кембридже окончена, так, почему тебя все еще нет в Нью-Йорке?!

Делаю глубокий вдох, поворачиваюсь и подхожу к столу, выдох.

– Дела. – все, что ему требуется знать.

– Какие дела? Без тебя отдел справиться не может…

– Фил, у меня дела. По договору, у меня отпуск. Все, отбой. – сбрасываю звонок и убираю телефон обратно в карман джинс.

Как-только начинаю листать книжечку, вновь звонит телефон.

Не посмотрев на экран, рявкаю:

– Какого черта?!

– Эм-м… Мак, я…

– Оу, Эли, прости.

– Все в порядке… Просто я… – тяжело вздыхает. – Мы волнуемся, Мак. Ты не появляешься дома, не звонишь…

Не могу найти слов, чтобы ответить хоть что-нибудь.

– Завтра прощание с Лизи… – всхлипывает. – Ты придешь?

В глазах начинает щипать, а сердце щемит так, будто его сжимают в кулак.

– Я не уверен, что смогу увидеть ее такой…

– Я все-же скину тебе адрес.

– Спасибо.

– Прошу, приезжай сегодня на ужин…

– Я постараюсь. Прости, нужно работать…

– Да, конечно.

***

Ужин.

В квартире спокойно. Очень тихо.

Прохожу в гостиную, где меня встречает Эли. Со дня смерти Элизабет Эли словно постарела. Глаза грустные, опухшие от обилия слез. Цвет лица неестественно белый. Она пытается выудить улыбку, но за место этого по ее щекам текут предательские слезы. Чтобы хоть как-нибудь поддержать девушку, прижимаю ее дрожащее тело к себе. Элисон что-то невнятно говорит, вздыхает и спустя минут двадцать начинает успокаиваться.

– Я не хочу в это верить, Мак. – присаживается на диван и укутывается в плед.

Я сам не хочу в это верить.

– Почему так больно? – утирая нос, спрашивает она.

– Мне не хочется говорить, но «боль – это иллюзия. Боль – лишь тренажер силы воли и характера. Она позволяет нам чувствовать себя живыми. Она держит нас в узде.» – так бы сказал кто-нибудь, но не я. Я умер вместе с ней…