Агата Кристи - Вилла «Белый конь» [litres]

«Если что-то идет не так, лучше об этом не знать, как считаете?» А я: «Что верно, то верно, дорогуша». А она: «Не знаю. Уверенности у меня никогда не было». А я ей: «Ну ничего, ничего». А она: «Не знаю… Никогда не была уверена». А я тогда – мол, всё в порядке, ничего страшного. А она: «Я всегда все делала открыто и честно. Мне не в чем себя упрекнуть». А я: «Конечно, не в чем, дорогуша». Но про себя подумала: может, в ее фирме проворачивают какие-то делишки с бухгалтерскими счетами и она про это пронюхала, но решила – мол, не ее ума дело…

– Вполне возможно, – согласился Лежен.

– В общем, поправилась она – ну, почти поправилась – и снова вышла на работу. Я сказала, что рановато она выходит. «Отдохнули бы еще денек-другой», – сказала я. И как же я оказалась права!

На второй вечер возвращается она, и вижу – жар у нее хуже некуда. Едва смогла подняться по лестнице. «Надо вызвать доктора», – говорю, да куда там, не стала она никого вызывать. А ей все хуже и хуже, уже и глаза помутнели, и щеки как в огне, и дышит через силу. А на следующий день к вечеру она едва сумела сказать: «Священника. Мне нужен священник. И срочно… Не то будет поздно».

Но она хотела не нашего викария, а римско-католического священника. Я-то и не знала, что она католичка, никогда не видела у нее ни распятия, ничего такого…

Распятие у нее было – лежало на дне чемодана. Но Лежен не упомянул об этом. Он просто сидел и слушал.

– Я увидела на улице маленького Майка и послала его за отцом Горманом из церкви Святого Доминика. И вызвала доктора, позвонила за свой счет, а ей ничего не сказала.

– Вы сами проводили к ней священника, когда тот пришел?

– Да. И оставила их одних.

– Кто-нибудь из них что-нибудь сказал?

– Вот уж не помню точно. Я сама говорила. Говорила, что вот и священник пришел и теперь все будет в порядке, пыталась ее подбодрить. Но теперь припоминаю, что когда закрывала дверь, то услышала, как она сказала про какое-то злодеяние, про что-то греховное. Может, про лошадиные скачки? Я сама иногда ставлю полкроны – но на скачках, говорят, много жульничают…

– Злодеяние, – повторил Лежен. Его поразило это слово.

– Ну перед смертью они ведь должны каяться в грехах, католики-то, верно? Вот, видать, она и каялась.

Лежен не сомневался, что так и было, но его воображение поразило слово, которое упомянула хозяйка. «Злодеяние».

Должно быть, воистину необычайное злодеяние, подумалось ему, если священника, который о нем узнал, выследили и забили до смерти…

У остальных жильцов этого дома ничего не удалось разузнать. Двое из них – банковский клерк и пожилой продавец из обувного магазина – жили там уже несколько лет. Третья жиличка, девушка двадцати двух лет, въехала недавно и работала в ближайшем универсаме.

Все трое едва знали, как выглядела миссис Дэвис. Женщина, которая рассказала, что видела отца Гормана на улице тем вечером, не располагала никакой полезной информацией. Она была католичкой, посещала церковь Святого Доминика и знала святого отца в лицо. Она видела, как он свернул на Бенталл-стрит и зашел в кафе «У Тони» примерно без десяти восемь. И всё.

Мистер Осборн, владелец аптеки на углу Бартон-стрит – невысокий, среднего возраста очкарик с куполообразной лысой головой и круглым простодушным лицом, – сообщил кое-что поинтереснее.

– Добрый вечер, инспектор. Заходите, пожалуйста! Осборн поднял откидную доску старомодного прилавка. Лежен прошел за прилавок, потом – в рецептурный отдел, где молодой человек в белом халате с ловкостью профессионального фокусника готовил лекарства в пузырьках, а оттуда – в крошечную комнатку с парой мягких кресел, столом и конторкой. Мистер Осборн таинственно задернул за собой занавеску, прикрывающую арочный вход, сел в одно из кресел и жестом предложил Лежену занять другое.

Потом аптекарь подался вперед, глаза его блестели от приятного возбуждения.

– Похоже, я могу вам помочь. Тот вечер выдался не хлопотливым, дел было немного, да и погода никудышная. За прилавком стояла моя молодая помощница. По четвергам мы закрываемся в восемь. Надвигался туман, на улице почти никого не было. Я подошел к двери, чтобы проверить – как там погода; мне подумалось, что туман что-то быстро сгущается, как и обещали в прогнозе. Я постоял немного у дверей – в аптеке не покупали ничего такого, с чем не могла бы справиться та юная особа: кремы для лица, соли для ванны и всякое такое. И тут я вижу: отец Горман идет по другой стороне улице. Я его, конечно, хорошо знал в лицо. Какое кошмарное убийство, напасть на такого прекрасного человека! «А вот и отец Горман», – сказал я себе. Он шел по направлению к Уэст-стрит, это следующий поворот налево перед железной дорогой, как вам известно. А чуть позади него шагал другой человек. Мне бы и в голову не пришло обратить на это внимание или что-нибудь такое подумать, но внезапно этот второй остановился – так резко, и как раз напротив моей двери. С чего бы это он, думаю, остановился? И тут заметил: отец Горман, который шел чуть впереди, замедлил шаги. Не встал, а пошел помедленнее, как будто настолько глубоко о чем-то задумался, что почти забыл, куда идет. Потом опять припустил быстрее, и тот, другой, тоже двинулся дальше – очень резво. Я подумал… ну, насколько вообще можно сказать, что я о чем-то тогда подумал: «Наверное, это знакомый отца Гормана и хочет его догнать, чтобы с ним поговорить».