Рекс Стаут - Даже в лучших домах

– Вас требуют, мистер Кристи, – донесся из-за двери голос Уилкса. – Я сказал им, что вы заняты, но они настаивают. Сейчас за вами пришлют.

– Ладно, Уилкс. Иду. – Мой сокамерник встал на ноги. – Так что скажешь, Гудвин?

– Спасибо за любезное предложение, – улыбнулся я; Уилкс, открыв дверь, стоял в проеме, так что я попридержал язык. – Вот выйду отсюда, немного очухаюсь и тогда буду лучше знать, что творится вокруг. – Я поднялся на ноги. – Как с тобой связаться?

– Лучше всего по телефону. Черчилль пять-три-два-три-два. Бываю я там, правда, не часто, но мне быстро передадут. Запиши номер.

– Запомню. – Я пожал протянутую руку. – Рад был познакомиться. Куда выслать чек за завтрак?

– Брось. Мне было приятно. Надеюсь, еще увидимся.

Вышел он как президент корпорации, собирающийся приветствовать высокопоставленного гостя. Уилкс почтительно придержал дверь.

Я уселся на койку, размышляя о том, что Макс Кристи сделал Арчи Гудвину чертовски заманчивое предложение. Но куда, черт возьми, запропастился Паркер?! В тюрьме быстро становишься нетерпеливым.

Было уже семь вечера и смеркалось, когда я остановил машину перед особняком Вулфа на Западной Тридцать пятой улице и, преодолев семь ступенек, поднялся на крыльцо. Паркер, вооруженный бумагами, из которых, помимо прочего, явствовало, что моя постоянная доступность гражданам штата Нью-Йорк оценена в десять тысяч долларов, прибыл в тюрьму чуть позже двух. И уже десять минут спустя я был снова отпущен строить козни обществу.

Окружной прокурор Арчер пожелал свидеться со мной в присутствии моего адвоката, и мы с Паркером уважили его просьбу. Конца этой встрече не было видно, и тянулась она на редкость занудливо. Мне ни разу не представилось возможности блеснуть остроумием. В отличие от других случаев, когда я общался с подобными крючкотворами, ничто меня не вдохновляло. Мне все время приходилось говорить правду и ничего, кроме правды… Исключая, конечно, эпизоды с колбасками и телефонным звонком от Арнольда Зека.

Когда слуги закона наконец решили, что на сегодня хватит, и мы с Паркером стояли на тротуаре перед зданием суда, он спросил:

– Могу ли я узнать, где находится Вулф?

– Сомневаюсь. Он приказал не разыскивать его.

– Понятно.

Его тон разозлил меня.

– Все сказанное мной там, – заявил я, – сущая правда. И я не имею ни малейшего представления о том, где он скрывается и что там делает.

– Я вовсе не жалуюсь, – пожал плечами Паркер. – Надеюсь лишь, что он не ввязался в дело, которое ему не по зубам… Да и вам тоже.

– Подите к черту! – посоветовал я и ушел.

Уэстчестерская шайка, конечно, не виновата, но уж кто-кто, а Паркер достаточно знал меня, чтобы понять, когда я вру, а когда нет. Чертовски досадно, когда ты в кои-то веки говоришь правду, а тебе не верят.

Неменьшую досаду я испытал от приема, оказанного мне в доме Вулфа. Вместо Фрица меня встретила записка, оставленная на моем столе и прижатая уголком конторской книги.

Дорогой Арчи,

очень жаль, что ты угодил в тюрьму. Надеюсь – ненадолго. Приехал Марко Вукчич, и я уезжаю с ним – буду у него работать за 1500 долларов. От мистера Вулфа никаких известий. Молю Бога, чтобы он был жив и здоров, и считаю, что ты должен отыскать его, несмотря на все запреты. Банку с сардинками я выбросил и перестал заказывать молоко. Всего доброго и с наилучшими пожеланиями,

Я с удовлетворением отметил, что он, как было у нас заведено, не забыл поставить время. Меня тронуло также то, что записку ко мне он закончил теми же словами, что и Вулф. Тем не менее после проведенной в каталажке ночи такой прием обескураживал. Не говоря уже о том, что целых пять часов никто не отвечал на телефонные звонки. Подобного за все годы, что я здесь работал и жил, не случалось ни разу. Если только Теодор…

Я метнулся к лестнице, вихрем взлетел на три этажа и ворвался в оранжерею. Сделав один шаг в теплицу, я остановился и огляделся по сторонам.

Увиденное потрясло меня даже больше, чем год назад, когда нашу оранжерею обстреляли из крупнокалиберного оружия. Тогда после них оставались хотя бы разгром и беспорядок. Теперь же моему взору открылись безжизненно голые скамейки и опустевшие стеллажи. Добрую минуту я простоял словно громом пораженный. Потом прошел дальше через центральный отсек, холодильную камеру, питомник, поливочную и комнату Теодора. Везде было пусто и голо, хоть шаром покати. Хьюитт должен был прислать целую армию, чтобы вывезти все за один день, подумал я, направляясь вниз.