Рекс Стаут - Даже в лучших домах

Я выхватил из его дрожащих пальцев записки и впился глазами в верхнюю. Почерк Вулфа я узнал сразу.

Дорогой Фриц,

Марко Вукчич возьмет тебя к себе. Он должен платить тебе не менее двух тысяч в месяц.

Всего самого доброго,

Я пробежал глазами следующую.

Дорогой Теодор,

все растения заберет мистер Хьюитт, который выразил желание, чтобы ты ухаживал за ними. Он будет платить тебе около двухсот долларов в неделю.

Всего доброго,

И наконец, последняя.

А. Г.

Не разыскивай меня.

Всего доброго и с наилучшими пожеланиями,

Я еще раз перечел записки, внимательно всматриваясь в каждое слово, потом отрывисто бросил Фрицу и Теодору:

– Сядьте в кресла и подождите, – отправился в кабинет и уселся за свой стол.

Они придвинули кресла и сели лицом ко мне.

– Он ушел, – глухо повторил Фриц, словно пытаясь убедить себя.

– Какая наблюдательность! – огрызнулся я.

– Тебе известно, где он. – В голосе Теодора прозвучало обвинение. – Некоторые орхидеи нельзя перевезти, не повредив их. Я вовсе не хочу работать на Лонг-Айленде, даже за двести долларов в неделю. А когда он вернется?

– Послушай, Теодор, мне совершенно наплевать, чего ты там хочешь, а чего не хочешь! – взорвался я. – Мистер Вулф избаловал тебя, поскольку никто не вынянчивает его цветы лучше тебя. Но мне ты сейчас напоминаешь только одно: свернувшееся молоко. Я имею в виду твою кислую рожу. Я не знаю ни где находится мистер Вулф, ни когда он вернется, если вообще вернется. Тебе он приписал «всего доброго», а мне «всего доброго и с наилучшими пожеланиями». Уловил разницу? Тогда заткнись и не мешай! – Я переключился на Фрица. – Мистер Вулф считает, что Марко Вукчич станет платить тебе вдвое больше, чем он сам. Очень на него похоже, да? Сам видишь, я зол как черт из-за его выходки, хотя и вовсе не удивлен. Теперь, чтобы вы поняли, насколько хорошо я его знаю, расскажу вам, как было дело. Вскоре после моего звонка он нацарапал эти записки и покинул дом, оставив дверь распахнутой – ты же сам сказал, что дверь была открыта, – чтобы любой праздношатающийся убедился: в доме больше нет никого и ничего стоящего внимания. Ты встал, как всегда, в шесть тридцать, увидел открытую дверь, поднялся в его спальню, убедился, что кровать пуста, и нашел на столе записки. Затем поднялся в оранжерею и позвал Теодора. Вы спустились с ним в спальню, устроили обыск и обнаружили, что все вещи на месте. А потом сидели и таращились друг на друга до самого моего приезда. Можешь что-нибудь добавить?

– Я не хочу работать на Лонг-Айленде, – заявил Теодор.

А Фриц добавил только:

– Разыщи его, Арчи.

– Он запретил.

– Да, но ты… все равно найди его! Где он будет спать? А что будет есть? – Фриц всплеснул руками.

Я встал, подошел к сейфу, открыл его и заглянул в ящичек, где мы всегда хранили наличные на случай непредвиденных расходов. Прежде там было чуть больше четырех тысяч, теперь же осталось чуть больше тысячи. Я закрыл дверцу сейфа, крутанул ручку и заявил Фрицу:

– Ему хватит и на ночлег, и на питание. Так я точно изложил факты?

– Не совсем. Мы недосчитались одной сумки, пижамы, зубной щетки, бритвы, трех рубашек и десяти пар носков.

– А трость он захватил?

– Нет. Только старое серое пальто и старую серую шляпу.

– Посетители у него были?

– Нет.

– А телефонные звонки, кроме моего?

– Я даже не знал, что ты звонил. Мой параллельный аппарат тоже подключен к сети, как и у него, но, сам знаешь, в твое отсутствие я отвечаю на звонки, лишь когда он меня просит. Звонок был всего один, в восемь минут первого.

– Проверь свои часы. Звонил я. В пять минут первого. – Я подошел и потрепал его по плечу. – Ладно. Надеюсь, работа на новом месте тебе понравится. А как насчет завтрака?

– Но Арчи! Его завтрак…

– Ничего, я готов его съесть. Я сорок миль проделал на пустой желудок. – Я снова похлопал его по плечу. – Послушай, Фриц, я, конечно, зол на него, чертовски зол! Но после того как я проглочу дюжину гренок с жареной ветчиной и восемь или десять яиц под твоим фирменным соусом, а также кварту кофе, возможно, я и подобрею. Скорее всего, разозлюсь еще сильнее, а может, и нет. Кстати, как насчет его любимого меда, который ты уже давненько мне не давал? Тимьянового, кажется?

– Его осталось… немного. Четыре банки.

– Отлично! Тогда на десерт подай его вместе с горячими оладьями. Может, тогда я и сменю гнев на милость.