Герман Макнили - Бульдог Драммонд (следствие ведет Хью Драммонд) [litres]

Она была обворожительно хорошенькой, танцевала как ангел и была совершенно безупречной. Более того – и я думаю, что именно в этом заключалась основная часть ее шарма, – у нее была восхитительно целеустремленная манера слушать того, кто с ней разговаривал. Это не было позой: она действительно слушала, и слушала осмысленно. И даже если ей было скучно, она никогда этого не показывала.

И еще одной особенностью обладала эта девушка – она никогда не говорила о людях ничего плохого. В каждом отеле вокруг чьих-либо гостей обычно летают, мягко говоря, краткие комментарии, но Берил Карпентер всегда старалась найти в обвиняемом что-нибудь хорошее. Если же она не могла этого сделать, то вообще ничего не говорила.

По всеобщему признанию, в случае с Педро Гонсалвесом найти в нем хорошее было трудно. И если бы не то, что все объединились, проклиная его, я думаю, даже Берил подвела бы черту под желанием его защищать, потанцевав с ним. Но пока события развивались как старая история об униженной собаке, и Карпентер каждый раз становилась ее жертвой, защищая его.

– Бедный маленький зануда, – сказала она, оказавшись перед нашим «трибуналом», – он не может не быть тем, кто он есть. И вы, люди, устраиваете ему такую отвратительную обстановку.

Был канун Нового года, когда приехал Милтон Блейк. Лично мне никогда не было особого дела до этого парня, хотя он пользовался довольно большой популярностью и у мужчин, и у женщин. Это был мужчина лет сорока с чисто выбритым, почти орлиным лицом. У него был запас забавных историй, которые он потрясающе хорошо рассказывал, и вся его внешность говорила о том, что это очень славный малый. И все же…

Я спросил Джеффри Синклера – лучшего судьи, разбирающегося в человеческой природе, не существовало, – что он думает о Блейке.

– То же, что и ты, Питер, – заметил он. – Забавный клубный знакомый, но я не знаю, могу ли полностью доверять этому джентльмену. Кстати, есть ли что-нибудь между ним и этой милой барышней Карпентер?

– Совсем ничего, насколько мне известно, – сказал я. – Думаю, у себя дома она более или менее серьезно помолвлена с каким-нибудь мальчиком, у которого нет ни копейки. А почему ты спрашиваешь?

– Пустое любопытство, – ответил Джеффри. – Я видел их вместе в баре перед ужином, и меня очень удивило, что он кажется немного напряженным. У него есть деньги?

– Он всегда такой, – сказал я. – У него есть какие-то дела в Сити.

Но вопрос Джеффри застрял у меня в голове, и в течение следующих двух или трех дней я ловил себя на том, что наблюдаю за Берил и Милтоном, когда они вместе. И раз или два мне пришло в голову, что слово «напряженный» очень подходит для описания Блейка. Это был человек, который никогда не показывал своих чувств на лице – достаточно было только сыграть с ним в бридж, чтобы понять это, – но было очевидно, что тема его разговоров с Берил не относилась к обычному порядку гостиничной болтовни. И все же мне не казалось, что у него с ней любовь.

Возможное решение проблемы предложил Том Кир– тон.

– Жаль, что Тони Каррутерс не приедет, – заметил он. – Полагаю, ему это не удастся, пока его босс в отъезде.

– О чем речь? – спросил я. – Тони Каррутерс… Ты имеешь в виду парня, с которым Берил каталась на лыжах год или два назад?

– Да, это тот самый парень. Он работает в фирме Блейка. Я предполагаю, это его касается – то, что они все время что-то обсуждают в углу, – ответил Том, а затем доверительно понизил голос: – Не знаю, что ты думаешь, Питер, но мне кажется, что Берил в этом году несколько не в себе. По крайней мере, в эти последние дни. Она кажется немного задумчивой и обеспокоенной. – Это путь истинной любви, я полагаю, – ответил я.

– Боже правый! Старина, – сказал мой собеседник, – если ты имеешь в виду Тони, то шансы, что все пройдет гладко, невелики. Между ними ничего нет.

Он отодвинулся, и, как я уже сказал, мне показалось, что Милтон Блейк, возможно, посчитал, что он должен, как деловой человек, сказать девушке, что молодой Тони, скорее всего, никогда не станет Ротшильдом. Затем кто-то потащил меня играть в бридж, и я выбросил это дело из головы. И именно во время той моей долгой партии в бридж произошел первый акт трагедии.

Было очевидно, что что-то случилось, прежде чем мы закончили. Комната, где мы играли, была рядом с баром, и во время двух последних раздач мы с трудом могли расслышать собственные мысли. Казалось, там собрался весь отель, и все говорили одновременно.