Шарлотта Брандиш - Леди из Фроингема [publisher - SelfPub]

Бернадетта вместе с мальчиками собиралась наведаться в каждую палатку, расположенную на главной лужайке, и не пропустить ни одной возможности поговорить по душам с матерью Монти. Её не на шутку встревожили беседа свекрови с преподобным Рутлингом и намерение встретиться с поверенным, и теперь убеждённость в том, что дело, ради которого она прибыла в Англию, улажено, сильно пошатнулась. Сердце Бернадетты под чёрным крепом вдовьего платья билось тревожно и часто, жаркое на её тарелке совсем остыло.

От Виктории не укрылось волнение французской вдовы. Поглощая нежнейшую цесарку, но не ощущая толком вкуса пищи, она старалась быть оживлённой и вела беседу со всей непринуждённостью опытной светской дамы, которая никогда не говорит того, что думает, и не выдаёт своих истинных мыслей ни выражением лица, ни интонацией. На самом деле в душе Виктории этим вечером бушевали чувства такой силы, что из-за шума в ушах она еле слышала собственный голос. Точно морские волны с громким шелестом яростно атаковали песчаный берег, раз от раза всё громче и громче. На Анну она старалась не смотреть, но, не в силах совладать с собой, порой разглядывала горничную с плохо скрываемой неприязнью. Разговор сплетничающих кухонных девчонок, который Виктория подслушала сегодня, нанёс ей глубокую сердечную рану. Речь шла о горничной и о шашнях, которые она завела с Джорджем. Казалось бы, ей давно стоило привыкнуть получать подобные известия, но на этот раз Джорджа видели в тот момент, когда он передавал Анне пухлый конверт с деньгами, и этого ему прощать Виктория не собиралась. В душе её происходила яростная борьба, и жажда отмщения, питаемая женской обидой и попранным самолюбием, уверенно водрузила флаг на том месте, где раньше обреталась лояльность к супругу и его маленьким слабостям.

Присцилла Понглтон по сравнению с ней являла собой образец спокойствия и уверенности. Она шутливо, в своей обычной манере, беседовала с Оливией и пыталась расшевелить Седрика, который сидел напротив неё и выглядел опустошённым и жалким. Будто ребёнка, она уговаривала мужа как следует поесть, расхваливая ужин и пытаясь воодушевить его силой своего энтузиазма. Попытки эти оставались тщетными, и на лице Присциллы Оливия заметила неприкрытую тревогу.

Оскар Финч тоже тревожился. Обрывки разговоров, которые он подслушал за последние дни, наводили на мысли, что положение его в Мэдлингтоне становится шатким. Трагедия заключалась в том, что он опрометчиво позволил себе принять предложение мистера Селлерса, ветеринара из Лидса, собиравшегося удалиться на покой, как только отыщет преемника и выгодно продаст ему практику. Запрошенная сумма была умеренной, все условия как нельзя более подходящими, включая двухэтажный дом с небольшим садом и просторной приёмной, и Оскар Финч не нашёл в себе сил ответить старику отказом и упустить случай наконец-то обрести подобающее жильё и статус. Он знал, что желающих приобрести практику у Селлерса немало, и если он не сможет найти деньги, то останется при своих и полжизни будет об этом сожалеть.

Хигнетт, за ужином исполняющий обязанности лакея, внимательно следил за порядком, но мысли его тоже были далеки от столовой Мэдлингтона. От завтрашнего дня он ждал многого, и это заставляло его тревожиться и пытаться предугадать возможные препятствия на пути к поставленной цели. Громкий смех, раздавшийся за столом, заставил его вздрогнуть – забывшись, смеялась Анна, – ей вторили Присцилла Понглтон и Оскар Финч. Леди Элспет предлагала заключить шуточное пари, азартно склоняя всех на свою сторону, и её предложение было принято с редкостным единодушием.

Только братья отказались участвовать в пари и сидели за разными концами стола с одинаково сварливым выражением на лицах. Леди Элспет их мрачные взгляды, которые они бросали друг на друга, приводили в восторг. Шутка, разыгранная ею при помощи Оливии, казалась ей остроумным способом немного сбить с обоих сыновей спесь и отучить их лезть не в своё дело. О том, что шутка эта станет причиной трагедии, леди Элспет, конечно, не могла знать, да и никто не мог, как бы Оливия ни убеждала впоследствии себя в обратном.

Оливия проснулась на рассвете оттого, что в её сны через раскрытое окно проникла песня. Мелодия была ей знакома, но слова разобрать не получалось. Звонкий женский голос струился в затихшем воздухе, скользил атласной лентой и будил в душе странную тоску.