Шарлотта Брандиш - Леди из Фроингема [publisher - SelfPub]

– И что бы вы изменили в своей жизни?

– Я бы не вышла замуж за Артура, – ответила леди Элспет. – Пошла бы на что угодно, даже сбежала бы из дома, уехала бы так далеко, что он бы не смог меня отыскать. Я никогда не была с ним счастлива, да и ни одна женщина не сумела бы стать с ним счастливой. Он… Он был дурным человеком, мисс Адамсон. Ещё до того, как жениться на мне, он очень жестоко обошёлся с одной девушкой. У неё не было родных, кроме старой матери, и защитить её было некому. Со мной вышло по-другому – на мою защиту встали отец и братья. Тогда, много лет назад, я была молоденькой смазливой дурочкой и не понимала, в какую западню угодила. Артур получил меня как трофей, как если бы долго преследовал и подстрелил одного из оленей в своих охотничьих угодьях. Он не любил меня – о нет, это чувство ему было незнакомо! Он умел лишь испытывать жажду обладания. Он брал то, что ему было нужно, и становился полноправным владельцем, а чувства всегда считал уделом слабаков. Когда у Седрика появились затруднения, он без колебаний выставил его из Мэдлингтона. Одному богу известно, чего тот натерпелся, пока не встретил Присциллу. Она спасла его, мисс Адамсон, буквально спасла! Бедный мальчик погибал, и я ничего не могла для него сделать.

– С Монтгомери вышло так же?

Леди Элспет прикрыла глаза и кивнула. Щёки её окрасил румянец, и она нехотя призналась:

– Монти был сущим наказанием, что правда, то правда. Но мы и помыслить не могли, что он… Я, конечно, слышала о таком… Порой юноши не могут разобраться в себе и допускают некоторые вольности. Но для Артура, конечно, он просто перестал существовать.

Оливия не слишком стремилась знать все тайны семьи Понглтон, но и прервать леди Элспет она сейчас не смела. Пожилая дама так разволновалась, что её пришлось усадить в кресло, стоявшее возле стола с фотографиями, и распахнуть высокое окно. Ветер тут же ворвался в Комнату Памяти, заиграл кистями портьер. Стали слышны звуки, доносившиеся с лужайки – стук молотков и голоса рабочих. Ветер откуда-то принёс обрывки песни, но у Оливии всё равно было такое чувство, будто они с леди Элспет находятся наверху самой высокой башни, и всё, происходящее там, внизу, не имеет к ним сейчас никакого отношения.

– Артур раскаялся только после несчастного случая, когда жить ему оставалось считаные часы, – продолжила леди Элспет бесстрастно. – К тому времени миновал уже год, как бедный Монти, высланный с родины без права возвращения, лишённый всякой связи с домом, упокоился с миром. Из-за падения с лошади на Артура было страшно смотреть – я до сих пор без содрогания не могу вспоминать всё случившееся! У него мутилось сознание, и он всё хрипел одно и то же – что видит тех, кого уже нет в живых, что знает, на этот раз пришли за ним. Умирал тяжело, не дай бог никому так мучиться. Хватал меня за руки, сжимал их и заставлял себя слушать. Не отпускал ни на миг, точно хотел забрать с собой в могилу. Мне пришлось ещё несколько недель после похорон носить перчатки, так ужасно выглядели мои руки – распухшие, в синих пятнах.

Леди Элспет расцепила руки – всё время, что она исповедовалась, крепко сжатые в замок, – и приподняла их, и Оливия, повинуясь порыву, приняла её ладони в свои и поразилась их ледяной неподвижности.

– Вы такая славная, мисс Адамсон, – пожилая дама, вроде бы успокоившись, благодарно ей улыбнулась. – Мне стыдно, что я так расчувствовалась перед вами. В этой комнате на меня всегда находит страшная тоска, поэтому я здесь почти не бываю. Вот, выболтала вам все грязные семейные тайны, хотя вы ничем не заслужили такого наказания.

– Вы можете называть меня Оливией, леди Элспет. И не стоит так переживать. За годы скитаний по дешёвым пансионам чего только не узнаешь о людях, – Оливия не хотела продолжать, но собеседница так пытливо на неё смотрела, что ей пришлось: – Двери чуть толще картона, стены – кажется, ткни пальцем, и появится дырка. Все людские слабости видны как на ладони. Да и от детей никто не скрывается. Их мало замечают. Порой я чувствовала себя невидимкой. Достаточно было сидеть тихо и не вмешиваться в разговоры взрослых, и тогда они начинали болтать о том, что их на самом деле волновало. Некоторые пансионы походили на вокзальный перрон – совершенно разные люди оказывались в одном месте и были вынуждены беседовать друг с другом. Однако всех жильцов объединяло что-то общее – какое-то сиротское бесприютное чувство, заставляющее их каждые несколько дней снова собирать чемоданы и спешить в следующий городок, где будет в точности такой же пансион с отсыревшими обоями над кроватью и плоскими подушками в засаленных наволочках. И мы с братом вслед за матерью непрестанно собирали и разбирали чемоданы, даже не пытаясь запомнить, как зовут наших соседей или хозяйку пансиона. В своих странствиях мы встречали и дурных, и хороших людей – подчас их было не отличить друг от друга, в таком отчаянии они находились. Кто-то из них ещё пытался сохранить достоинство и надежду на лучшую участь, но были и те, кто хорошо понимал, что утратил возможность вернуться в прежнее общество. Нам с братом принадлежали роли наблюдателей, и нельзя сказать, чтобы мы этим пренебрегали. Подобная жизнь рано раскрывает глаза на неприглядные стороны человеческой натуры, леди Элспет.