Найо Марш - Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры [сборник - 26, 27]

— Что вы сделали, когда узнали?

— Избавилась от этой линии. Как раз вовремя.

— Вам повезло.

— Неужели до сих пор так больно?

— Да, — ответил Грант. — Да, моя девочка, больно.

— Ну, почему? Потому что люди по-прежнему могут подозревать вас в плагиате?

— Думаю, так… да. Вся эта история — кошмар.

— Я вам сочувствую, — прошептала Софи. — Это так ужасно для вас. Но я не совсем понимаю…

— Какое это имеет отношение к данной книге… и к Мейлеру?

— Да.

— Неужели мы впервые встретились вчера днем в половине четвертого? — проговорил Грант.

— Нас бросило друг к другу. Как людей на кораблях, — ответила Софи, но практичность ее объяснения была сведена на нет вынужденным шепотом девушки.

— Мейлер держал у себя рукопись три дня.

— Почему?

— Он говорит, потому, что отключился. Из-за кокаина. В подтверждение он показал мне руку. Я ни на секунду ему не поверил.

— Он ждал, что предложат вознаграждение?

— Он бы его не взял.

— Поразительно! — сказала Софи.

— Я так не думаю. Я не думаю, что он наркоман. Мне кажется, что он торгует наркотиками по-крупному, а такие люди никогда сами их не употребляют. Он повез меня туда, куда они поехали сегодня ночью. К Тони. Это шикарно обставленное заведение для любителей героина, где можно и переночевать. Товар на любой вкус. Это возмутительно. О чем я думал!

— Вы собирались рассказать… — напомнила Софи.

— Почему он ждал три дня. Потому что столько ему потребовалось, чтобы состряпать повесть на тему, проскальзывающую в «Саймоне». Он попросил меня прочесть ее и дать отзыв. Теперь я совершенно уверен, что он вскрыл мой кейс, прочел рукопись и целенаправленно сочинил свой опус. Там присутствовали все характерные черты, только я был слишком глуп, чтобы их заметить. Я дал свой отзыв и указал, как на забавное совпадение, на сходство. Мы были в ресторане, и он сказал об этом каким-то своим друзьям. Позднее, в тот проклятый вечер, он сказал и другим людям. Раздул из этого целую историю.

Грант замолчал. Запоздалый конный экипаж процокал по улице под их садиком. Где-то совсем вдалеке полилась итальянская речь, дополняемая свистом, смехом и отрывком песни. На площади Навона водитель переключил скорости и нажал на газ.

— Кажется, я начинаю понимать, — проговорила Софи, — почему вы миритесь с… сегодняшним днем.

— Начинаете понимать! — взорвался он. — Да, вы начинаете понимать. Вы еще и половины не слышали, но, ей-богу, вы действительно начинаете понимать.

Он с треском ударил кулаками по столу, и их кружки для зубных щеток звякнули друг о друга.

— Прошу прощения, — раздался за французским окном пронзительный женский голос, — но не слишком ли многого я хочу, когда прошу чуточку элементарной любезности и вежливости? — И добавил в приступе гнева: — Если вы не можете разговаривать тихо, заткнитесь и проваливайте!

Утро было уже в самом разгаре, когда Джованни и Кеннет Дорн с леди Брейсли, подпираемой с боков и поддерживаемой под мышки и не столько ведомой, сколько несомой, пересекли вестибюль отеля и вошли в лифт.

Черноглазые уборщицы переглянулись с ночным портье, который собирался сдавать дежурство. Мужчина с пылесосом наблюдал за их проходом до лифта, а потом вошел вместе с ними и, повернувшись спиной и отводя взгляд, довез до нужного этажа. Завидя их приближение, горничная открыла дверь в номер люкс и поспешила прочь.

Леди Брейсли усадили в кресло.

Кеннет пошарил в карманах, ища бумажник.

— Вы уверены, точно? — обратился он к Джованни. — Все будет нормально. В смысле… вы понимаете?..

Джованни, с проступившей на подбородке и скулах щетиной, а в остальном выглядевший безупречно, сказал:

— Совершенно уверен, синьор. Синьор Мейлер полностью мне доверяет.

— Да… но… понимаете? Эта история с… ну, с полицией… он что?..

— Я с радостью все улажу.

Они оба посмотрели на леди Брейсли.

— Придется подождать, — сказал Кеннет. — Все будет в порядке, я обещаю. Позже. Скажем, сегодня днем, когда она… понимаете?

— Как только возможно. Задержка нежелательна.

— Хорошо. Хорошо. Я понимаю. Но… вы же видите сами, Джованни.

— Синьор, я уже понял.

— Да. Ну а пока… вот.

— Вы очень добры, — сказал Джованни, с бесконечным апломбом беря свои грязные деньги. — Я вернусь в два тридцать, синьор. Arrivederci.

Оставшись один, Кеннет прижал ко рту кулак, прикусив костяшки пальцев, посмотрел на свою тетку и всхлипнул без слез. Затем вызвал ее горничную и ушел в свой номер.