Марджери Аллингем - Черные перья. Работа для гробовщика [сборник]

Кэмпион мялся, переступая с ноги на ногу, пытаясь взглядом отыскать женщину, так и не ответившую на его стук. Показалось, что ее в комнате нет вообще. Это было прямоугольное помещение, размерами раза в три превышавшее площадь обычной спальни. Притом что потолок здесь оказался высоким и сводчатым, а в дальней узкой стене предусмотрели сразу три больших окна, общее впечатление создавалось мрачноватое. Мебели – громоздкой и темной – было столько, что она делала передвижение по комнате затруднительным. Приходилось лавировать среди нее. Кэмпион заметил кровать под балдахином в дальнем углу справа, а между ним и окнами стояло концертное фортепиано, но все же доминирующим мотивом в обстановке представлялась строгость. Портьеры были скромными, отсутствовали и ковры, если не считать циновки у камина и коврика при входе. Гладкие стены украшали несколько репродукций, которые, как и замеченные им в другой части дома прежде, были выполнены в сепии. Три застекленных книжных шкафа, столик для чтения и еще большой письменный стол с двумя тумбами, на исцарапанной поверхности которого возвышалась настольная лампа, служившая здесь единственным источником электрического освещения. Однако за столом никто не сидел, и Кэмпион гадал, куда будет лучше деть поднос, когда достаточно близко от него раздался голос:

– Поставьте его вот там.

Теперь он сразу разглядел ее, шокированный тем, что в полумраке принял фигуру за цветное покрывало, наброшенное на одно из кресел. Это была крупная, но плоская женщина в длинном халате-накидке из ткани с восточным узором. Голову она обмотала небольшой бледно красной шалью, а ее лицо, почти не отличавшееся от шали цветом, было таким помятым и морщинистым, что сливалось с рыжевато-коричневой обивкой кресла.

Она не двигалась вообще. Никогда прежде не сталкивался он с живым существом, если не говорить о крокодилах, умевших столь надолго замирать в одной позе. Но глаза, уставленные теперь на Кэмпиона, были яркими и умными.

– На тот маленький столик, – произнесла женщина, хотя даже не попыталась жестом указать, на какой именно, или придвинуть его ближе к себе.

У нее был четкий и властный голос, отрывистый голос образованной женщины. Кэмпион выполнил полученное указание.

Столик с инкрустированной поверхностью держался на единственной изящной ножке высотой около трех футов, а предметы, расположенные на нем, показались Кэмпиону странным набором, хотя в тот момент он не придал этому особого значения. Была там небольшая ваза с искусственными цветами, очень небрежно расставленными и покрытыми пылью, и еще два стакана из яблочного цвета стекла, содержавшие такие же изготовленные из проволоки «растения». Рядом стояло блюдо с перевернутой подставкой для пудинга и антикварная чашка без ручки, на дне которой виднелись остатки клубничного джема. Все это казалось слегка липким.

Женщина позволила ему раздвинуть предметы, чтобы освободить место для подноса, не помогая и не разговаривая, она продолжала сидеть и наблюдать за ним с дружелюбным интересом. Он тоже ей улыбнулся, поскольку посчитал это необходимой реакцией со своей стороны, но ее комментарий его удивил:

Светлые глаза мистера Кэмпиона сверкнули. Его не то чтобы обидело обращение к себе как к пастушку или, более того, к простаку, хотя это было уже чересчур, но так случилось, что он буквально накануне сам обратился к творчеству Джорджа Пиля [7] Отрывок из книги двух предшественников Шекспира, опубликованной под названием «Драматические и поэтические труды Роберта Грина и Джорджа Пиля» во второй половине XVI в. в поисках фамилии, звучание которой не давало ему покоя.

– «Судьба меня гнетет, добрейший Палиноуд, – он постарался процитировать стихотворение дальше как можно точнее. – И для одних несчастий я рожден».

– «Для сплошных несчастий», – рассеянно поправила женщина, но была явно приятно удивлена и сразу стала не только более внимательной к Кэмпиону, но и повела себя гораздо женственнее.

Она позволила красной шали откинуться, приоткрыв высокий, хотя тоже покрытый морщинами лоб и прическу, в которой начавшие пробиваться седые пряди были тщательно убраны назад заколками.

– Вы актер? – спросила женщина. – Ну конечно! Я могла бы догадаться. У мисс Роупер столько друзей лицедеев. Однако они не всегда из тех актеров, с кем свела бы знакомство я сама. Мои театральные друзья больше похожи на ваш типаж. А теперь поделитесь последними новостями из мира Мельпомены, – она произнесла имя музы сценического искусства, словно греческий язык был ей знаком.