А вот идут молодые девушки. Они идут за невестой, и на них обращаются все взоры. Они поют песнь в честь супругов, качая головой и гремя воткнутыми в волосы костями. И при виде девушек загораются глаза воинов!
А вот красавица Ру-Га. О, как она красива! Ее кожа темно-красного цвета, вся лоснится от жира, ее губы толще чем два пальца, ее нос красиво приплюснут, и щеки наполовину прикрыты ноздрями. А ее глаза! Они так малы, так малы, что не знаешь, как она смотрит ими. А ее походка! Ни одна болотная утка не может так грациозно переваливаться на ходу, как Ру-Га!
Да, она обладает всеми сокровищами красоты! Ее руки худы, тело широко, но лучше всего ее ноги, длинные, широкие, длиннее и шире, чем ноги самого высокого воина.
И при виде невесты загораются глаза жениха.
Но вот гремят тимпаны, звучат бумеранги, довольно наслаждаться глазами, пора дать работу зубам. Снимайте мясо, открывайте сосуды, воины будут есть и пить в честь молодых».
Капитан поднял голову. Он слушал, а глаза его горели, как у голодного волка. Когда певец смолк, корсар подождал минуту и наконец произнес тихим, но раздирающим душу голосом:
— Есть, пить… глоток, каплю воды!
Он огляделся кругом блуждающим взором, и вдруг улыбка разлилась по его лицу.
— Вода! Вода. Вон она катится с утесов!
Он стал глотать воздух.
— Чистая, свежая, холодная! — бормотал он.
Голова его закинулась назад, и он затих. Галлюцинации еще раз успокоили его страдания.
Спал он или умирал?
Боб Сэмми невольно задал себе этот вопрос. Он один из всех сохранял ясность сознания. Вдруг он вскочил на ноги.
— Так все и кончится сегодня вечером! — вскричал он, в неистовстве вздымая кулаки. — Неужели никто не придет к нам на помощь? Неужели мы все издохнем здесь, как собаки?
Но его вопрос остался без ответа. Боб пожал плечами, как бы упрекая себя за бесполезную вспышку. И вот он снова лег на землю и вытянулся во всю длину.
Солнце уже поднялось к зениту и жгло страдальцев прямыми лучами, но они не чувствовали жары. Этот жар не мог утолить их внутреннего холода, который их охватывал. Температура их крови падала, сердце билось все слабее. Скоро оно остановится, и кровь свернется в их жилах.
Вдруг вздрогнул Боб, приподнимаясь на локте. Какой-то звук, не похожий на все остальные, привлек его внимание. Он прислушался.
— Лошади! — проговорил он.
Но сколько он ни вслушивался, звук не повторялся.
— Нет, мне это чудится от голода.
И он снова упал на землю, а его отчаяние после этого проблеска стало еще глубже.
— А, зверь! — ворчал он. — Ты погибнешь и здесь и там. Ты погиб и увлекаешь за собой того, кто помешал твоему преступлению. Даже не исполненное, а только задуманное зло преследует человека до гроба.
И тело Боба стало дергаться в конвульсиях.
— Мне холодно! — продолжал он. — А между тем солнце жжет меня. Я знаю, это в моем сердце холод. Дитя, дитя, которое я разлучил с матерью! Неужели мне не придется отдать тебя ей?.. А… Кто это?.. Лорд Грин.
Несчастный вытянул вперед руки и с ужасом смотрел в пустое пространство.
— Я зверь, милорд, — забормотал он. — Водка, карты, пустые карманы. Меня гнали, преследовали… А он мне посулил много гиней. И я пошел на ферму и похитил маленькую Маудлин. Но я не бросил ее в воду, как он велел. Нет, она жива… Но ее мать не знает об этом и, не зная, вышла замуж за ее убийцу… и за вашего… Простите… простите меня. Простите меня, милорд! Я знаю, я — злодей, но я жил здесь и добывал золото… О, как я ненавижу это золото! Но капитан велел, и я добывал… Я думал искупить, загладить… Но что мне делать? Что делать! Этот огонь… Он держит, он жжет… он не пускает меня! О милорд, простите! Простите!
Атлет ломал себе руки и дрожал, как в лихорадке. В его глазах светилось безумное отчаяние. Вдруг он остановился и вслушался.
— Чудится мне это или нет?.. Как будто опять лошади! — Он прислушался и выпрямился. — Ура! Вставайте, товарищи, я не ошибся! Там, далеко, я слышу лошадей. Это спасение! — вырвалось у него победным криком.
Но его товарищи молчали. Они уже ничего не понимали.
Боб встал и, шатаясь, побрел к хижине. Голова его кружилась, в висках стучало. Он словно чувствовал, как мозг болтается в его голове, как высохшее ядро в ореховой скорлупе, и только мысль о спасении поддерживала его. С нечеловеческими усилиями он добрался до хижины, взял карабин, отыскал заряды и опять вышел на площадку. Его ноша казалась непомерно тяжелой. Он подошел к тому краю, откуда было видно дерево, сел на землю и перевел дух.
Читать дальше