И вслед за слугой он прошел в салон, вошел и остановился, ослепленный. Глазам его представилась царская роскошь, огромная зала, вышиной во весь дом, представляла собой волшебное зрелище. Стены были украшены образцовыми произведениями живописи, всюду стояли чудесные статуи; из огромных ваз поднимались тропические растения, под сенью которых ютилась мебель всех сортов и стилей. Ассирийские федры, египетские табуреты, консоли времен Возрождения смешались здесь в одно гармоническое целое. Это был музей, но живой, одухотворенный — воплощенная мечта из «Тысячи и одной ночи».
Лаваред стоял среди этой роскоши с бьющимся от волнения сердцем. Дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился хозяин. Арман так и впился в него глазами. Незнакомец был несколько выше Джеймса Пака и прекрасно сложен. Густые черные волосы слегка курчавились на голове, мягкая шелковистая бородка оттеняла матовую белизну лица. В этой львиной голове сила совмещалась с безупречным изяществом. Добрые, умные глаза освещали это лицо.
— Сэр Арман Лаваред? — с поклоном проговорил незнакомец.
Арман поклонился.
— Очень рад с вами познакомиться. Позвольте вам представиться: Джо Притчелл.
И, не дав времени парижанину подумать над этим именем, которого он как будто никогда не слышал, Притчелл продолжал:
— Сегодня утром я получил инструкции от нашего общего друга.
— Какого друга?
— Корсара Триплекса.
Арман ожидал этого ответа, но все-таки быстро спросил:
— Вы знаете, кто он такой?
— Без сомнения, он — мой лучший друг, и я доказываю это, исполняя все его требования.
— Но знаете ли вы его настоящее имя?
— Может быть. Позвольте, однако, предупредить вас, что на подобного рода вопросы я не имею права отвечать.
— Опять тайна, — в отчаянии пробормотал Лаваред.
— Все скоро разъяснится, потерпите немного. А теперь благоволите меня выслушать.
Журналист весь обратился в слух.
— Капитан Триплекс, — продолжал Джо, — предупредил меня, что вы очень любопытны, но что он вам вполне доверяет. Поэтому он предлагает, чтобы вы сопровождали меня всюду и для начала присутствовали на моем свидании с лордом Строубери, командующем Тихоокеанской эскадрой.
— Свидание? Зачем?
— Увидите. Не стоит повторяться. Да и к тому же следует торопиться. Суда уже входят через пролив Триплекса в бухту Силли-Маудлин. Если вам угодно, мы сейчас отправимся.
И, не ожидая ответа, Притчелл нажал кнопку звонка. Вошли два лакея.
— Все готово? — спросил хозяин.
— Все, сэр.
— Так едем.
И с поклоном повернувшись к французу, он проговорил:
— Едем, сэр Лаваред. Тайна, которая так вас беспокоит, начинает мало-помалу разъясняться.
Лаваред не заставил себя упрашивать. Они вышли вместе в сопровождении двух лакеев и скоро очутились на берегу моря.
Английская эскадра уже вытянулась в линию в заливе. Вдруг на одном из кораблей появилось облако дыма, раздался пушечный выстрел, и британские флаги взвились на мачтах судов.
— Они извещают о своем прибытии — проговорил Джо. — Надо ответить. — И, вынув револьвер, он выстрелил в воздух.
Тотчас же один из лакеев развернул сверток, который держал в руках, вынул белый флаг и воткнул древко в землю.
— Парламентерский флаг? — спросил Лаваред.
Но тут же умолк. На высотах острова загремели пушки.
— Пушка? — спросил парижанин.
— Да, это салют английскому флагу.
Один за другим раздался двадцать один выстрел. Артиллерия эскадры, в свою очередь, ответила двадцатью одним выстрелом на этот салют. Арман был поражен. Сколько он ни гулял по острову, никогда не видел ни одной пушки. Куда мог спрятать Триплекс эти батареи, которые гремели в эту минуту? Он повернулся к Джо, чтобы спросить его, но тот приложил палец к губам и указал на шлюпку с четырьмя гребцами, которая огибала соседний мыс.
— Мы отправимся на корабль под адмиральским флагом, — проговорил Джо.
Лаваред не ответил и почти машинально сел в лодку, которая отправилась к адмиралтейскому кораблю. Этот корабль по своему типу принадлежал к башенным броненосцам, больше похожим на средневековый замок, чем на судно. На фоне неба резко вырисовывались блиндированные башенки из хромовой стали. Из башен грозно торчали дула орудий.
Журналист невольно вздрогнул при мысли, что эта масса железа, эта плавучая крепость, может быть разрушена в одну минуту, не имея даже возможности защищаться, если Джеймсу Паку вздумается направить против нее одно из своих судов. И, вспомнив, что изобретение таких судов было делом француза, он почувствовал прилив национальной гордости, которая, однако, тут же сменилась грустью. Почему Франция не приняла этого гениального изобретения, с помощью которого могла бы уничтожить могущество Англии? На деньги, затраченные на четыре броненосца, можно было бы построить двести подводных миноносцев, которые, охраняя берега Франции и ее колоний, могли бы бороться с любым флотом.
Читать дальше