Эндрю Ваксс - Дознаватель

— Нет шансов, — сказал я, показывая, что в курсе ситуации, — это смертельный захват.

— Забавное название.

— Не для крутого игрока, — сказал я, подчеркнув слова, добавляя легкое розовое свечение. — Про тот захват, про который я говорю, он не должен замыкаться на тебе.

— Я уже в шоколаде, приятель. Это самое лучшее. У меня все оплачено, так что я хорошо доживу свои дни. И у меня есть пустые рецепты на Окси, Демерол, Диалудид, что угодно. Уловил?

— Да, — заверил я его, впечатленный, с каким спокойствием он прошел словесную игру. Он не почувствовал скальпель.

— Теперь давай, мы с тобой займемся математикой, — сказал он, невозмутимо. — Настоящие шансы. Я играю против казино. Если играть достаточно долго, казино

выигрывает. Вот как это работает. Вот где я сейчас. Деньги это не изменят.

Он рассказывал мне, почему он неуязвим для всего, что я мог бы предложить.

— Мы не предлагаем деньги.

— Все, что вы предлагаете, не имеет значения. Потому что все, что у вас есть, не купит мне дополнительный день. Боль всегда со мной. Это цена лечения — я должен продолжать жить, чтобы люди оплачивали свои счета. У меня болит в таких местах, что даже медики не могут до туда добраться. Единственный способ перестать ее чувствовать — это потерять сознание.

Он выпрямил позвоночник в кресле с эффектом памяти. Подтверждая свои слова.

Он мог бы сделать себе удобнее, конечно, но он не мог поставить стоп-лосс 10на эту сделку. Он собирался слить счет в ноль.

— Смерть меня не пугает, — сказал он. — Уже нет. Игра до нуля. Ничто не изменит результат. Вы можете ускорить это, черт возьми, вы можете сделать это прямо сейчас, если захотите, но вы не можете это замедлить.

Это была его правда. Но я знал о нем больше, чем он. И я знал, что, независимо оттого, насколько хладнокровно они выглядят, игроки всегда верят во что-то.

— Ты не в том месте, — возразил я.

— Сейчас все места не те, — вернул он, пожав плечами, — нет места для моих легких.

Они умерли, и я теперь одноцилиндровый. Все сыплется. В бездну. Еще и простатит толстой кишки. Я стану овощем через несколько месяцев. Быстрее, чем они меня кромсают. Эта злая... штука, она смеется над облучением. Как крошечная маленькая Годзилла, ухмыляющаяся всем бомбам и ракетам.

— Я не это имею в виду, — сказал я ему. — Неправильное место здесь…

— Да ладно. Что ты можешь со мной сделать?

— Не с тобой. Для тебя.

— О, да, — саркастично протянул он, закуривая, чтобы подчеркнуть неизбежность, которую он принял.

Я тоже закурил, меняя атмосферу.

— Прости, у нас тут сбой коммуникации, — сказал я, добавляя сожаления в голос, просто изменив интонацию. — Давай я попробую еще раз. Когда я говорю не то место, я имею в виду не ту страну. В большинстве сфер... большинстве областей, если хочешь... Америка передовая страна.

Я говорил тихо, следя за интонацией, отлично вписываясь в атмосферу.

— Когда дело касается технических характеристик, у нас все в порядке. Робототехника, астрофизика, микробиология, ИИ... мы всегда опережаем кривую. Иногда другие страны не могут даже засечь нас своими устаревшими телескопами. Если дело касается этих сфер, то ты в лучшем месте. Но есть одна область, где мы отстаем. Которую мы никогда не сможем догнать. Одна дверь навсегда закрыта для нас.

— Конечно, я знаю, — сказал он, вдувая струйку дыма в потолок, который не мог увидеть. — Стволовые клетки, да? И ты знаешь какой-то отдаленный альпийский

санаторий, где лечатся шейхи, вот, что ты мне скажешь. И все, что я должен сделать, это сказать тебе…

Я дождался, пока он замолкнет, чтобы быть уверенным, что он закончил.

— Нет, я скажу другое. И то, что я тебе скажу, это правда, — солгал я.

Затем я завернул ложь в свой первый слой шелка и блеска.

— Ты это уже знаешь, но ты о ней не думал. Вот что мы не можем делать. В Америке я имею виду. Мы не можем проводить эксперименты на людях, верно? Больше не можем. Раньше было можно. Таскиги 11не знали, что они подопытные крысы. А раньше мы проводили эксперименты на солдатах, осужденных и психах — всех, у кого не было выбора — со всеми видами болезней до тех пор, пока это не стало незаконным. Вероятно, этот Нюрнбергский процесс прикрыл лавочку.

Его досье сказало, что у него есть диплом MBA первого уровня. Это не делало его гением, но он был образованным человеком. Я видел, как его глаза раскрылись, узнавая мои примеры. Я сделал голос досадливее и сказал ему еще кусочек правды.

— Но все эти двери теперь закрыты. Кроме того, есть фармацевтические компании, и у них есть мега-миллиарды, вложенные в лекарства, которые не должны попасть на рынок. Вот почему для получения одобрения министерства здравоохранения требуются десятилетия на то, что можно купить в аптеке в других странах.