Поль Альтер - Семь чудес преступления

– В то утро, когда я узнал из прессы о новой трагедии, мои последние сомнения рассеялись. Так как, по моему мнению, это новое и таинственное убийство окончательно все расставило по своим местам.

– Можно спросить, почему? Почему именно это убийство убедило вас больше, чем другие?

Молодой человек задумчиво пожевал травинку:

– Потому что жертвой стал военный врач Родес, настоящий великан, колосс…

Глаза Оуэна заблестели, он бросил взгляд на меня, затем повернулся к Полу Бруку, искоса смотревшему на нас и продолжавшему свою речь:

– Военный врач Родес, настоящий колосс… Эта ассоциация со словами неизбежно заставляет думать о знаменитом Колоссе Родосском, одном из знаменитых семи чудес света, на которые калькой переносятся «семь чудес преступления», что, несомненно, и реализовал этот безумец Денхем…

– Колосс Родосский… – прошептал я, а Оуэн насмешливо заметил:

– Теперь вы понимаете, почему фамилия жертвы мне показалась вполне прозрачной?

– Конечно, – заметил Брук, – это является не доказательством, но уликой, подводящей нас к той самой личности. Кроме того, я знаю, что Денхем был знаком с Родесом. В то время, примерно год назад, когда он еще не остановил свой выбор на Амели, мы иногда ходили вместе в паб пропустить кружку-другую. Его любимым местом было заведение «Телец». Тогда он и познакомил меня с Родесом, который, как и он, был завсегдатаем этого заведения. Родес – закаленный вояка, краснобай, выпивоха, любитель женщин, драчун и заядлый спорщик. Его речи, впрочем, ограничивались воспоминаниями о былых подвигах, соблазненных женщинах, галлонах выпитого пива или перебитых в сражениях туземцах.

Это был неприятный тип, которого я по мере возможности избегал. Но я не знал, были ли у Майкла с ним отношения помимо встреч в баре. Во всяком случае, факт состоит в том, что он знал Родеса.

– Все это очень поучительно, – сказал Оуэн, ослабляя узел галстука, и, указывая на ряд платанов, окаймлявших тропинку, добавил: – Становится жарко. Я предлагаю пройти туда, в тень больших деревьев. Но скажите, мистер Брук, вам приходилось видеть полотна Майкла Денхема?

Лицо Брука потемнело еще до того, как мы достигли затемненной части аллеи под большими деревьями.

– Да, разумеется… Это было год назад, когда он появился у нас в качестве художника…

– Он талантлив?

– Я, конечно, не знаток, но мне его работы показались достаточно посредственными и довольно однообразными, хотя прекрасно знаю, что именно мой отец заказал эти египетские пейзажи, где Нил и его берега бесконечно повторяются при различном освещении. И лучше бы ему ограничиться только этим!

От Оуэна не укрылось изменение интонаций его голоса, и он спросил с преувеличенной непринужденностью:

– Почему? Он писал что-нибудь другое?

– Да, но прежде чем рассказать об этом, мне следовало бы уточнить некоторые моменты, без чего у вас может сложиться неверное представление об Амели…

Оуэн прекрасно представлял себе, что лучший способ разговорить – это внимательно изучить молчание собеседника. И он на самом деле великолепно владел этим методом. Кроме того, даже замкнутый по природе человек может обнаружить красноречивую откровенность, если случай дает повод для этого и если тема по-настоящему его интересует. Это был тот самый случай: очевидно, Амели была предметом особой заинтересованности Пола Брука, голос которого слегка дрожал, когда он начинал говорить о ней.

– Я знаю Амели Долл с самого детства, так как наши отцы были очень хорошими друзьями. Когда они уехали в Египет на археологические раскопки, нам было по двенадцать лет. Я остался в Англии, а мистер Долл увез дочь вместе с собой, поэтому она провела там немало времени. Мистер Долл умер в Египте во время одной из экспедиций, а после его смерти Амели воспитывал мой отец. Однажды он тяжело заболел малярией и не мог больше заниматься ею. Когда они вернулись обратно, Амели уехала жить к своей тетке. В Египте было очень жарко, и у нее появилась… ну, скажем так, привычка легкомысленного поведения…

Щеки молодого человека покрылись румянцем, он явно был в смущении.

– У нее… как это сказать… было достаточно смягченное чувство стыда. Она могла, например, в жаркую погоду прогуливаться в саду совершенно… без всякой одежды. Я пытался поговорить с ней об этом, чтобы внушить понятие определенной стыдливости, но у нее была манера видеть вещи такими, как она считала нужным, хотя в остальном вела себя и рассуждала, как и большинство людей. Вы понимаете, что я хочу сказать?