Содзи Симада - Токийский Зодиак

С наступлением зимы у фонтана собирались торговцы каштанами. То там, то тут слышались их призывные голоса: “ Chaud, chaud, marrons chauds! ” [11]Мы стали встречаться каждый день, два одиночества, заброшенные на чужбину, объедались каштанами.

Мы с Ясуэ родились в один год. Мой день рождения – в январе, ее – в конце ноября, то есть я почти на год старше. Она была из состоятельной семьи и приехала учиться живописи. Семья могла позволить себе ее причуды.

Мы вернулись в Японию вместе, когда мне исполнилось двадцать два года, а Ясуэ – двадцать один. Спустя несколько лет в Европе разразилась большая война – Первая мировая.

Мы продолжали встречаться в Токио, и я уже собирался сделать ей предложение, но здесь все пошло совсем не так, как в Париже, где мы были предоставлены сами себе. Ясуэ закружилась в компании друзей и знакомых. Угнаться за ней я не мог, и мы расстались, на какое-то время потеряли друг друга из вида. Потом до меня дошли слухи, что она вышла замуж.

В двадцать шесть я женился на Таэ. Она работала в магазине кимоно рядом с муниципальным колледжем (сейчас там Токийский муниципальный университет). Меня с ней в полушутку-полусерьез познакомил Ёсио. О серьезных отношениях я не думал, но как раз в тот год у меня умерла мать, мне было очень тяжело, и я решил жениться. Все равно на ком. К тому времени я уже получил наследство – родительский дом и землю – и был выгодной партией для Таэ.

По иронии судьбы не прошло и пары месяцев после нашей женитьбы, как я вдруг столкнулся на Гиндзе с Ясуэ. Она вела за руку ребенка. Ясуэ рассказала, что разошлась с мужем и держит на Гиндзе кафе-галерею. «Догадайся, как я ее назвала? Помнишь наше место?» – «Медичи?» – догадался я. – «Точно».

Я передал в галерею Ясуэ все свои картины, однако их почти не покупали. По ее совету мы устроили несколько моих выставок. То ли я оказался второсортным художником, то ли сказалось отсутствие регалий, к которым я не особенно стремился, но усилия наши результата не приносили. И еще я никак не мог толком написать свое резюме. Ясуэ навещала меня в мастерской, я писал там ее портреты и неизменно выставлял их в «Медичи».

Ясуэ родилась 27 ноября 1886 года под знаком Стрельца, ее сын – в 1909 году под знаком Тельца. При случае Ясуэ не упускала возможности намекнуть, что Хэйтаро – мой сын. Говорила вроде в шутку, хотя такое вполне могло быть – цифры сходились. Во всяком случае, первый иероглиф в имени мальчика – «хэй» – взят из моего имени. Если он в самом деле мой сын – это судьба.

В живописи я консерватор. Ставшие модными в последнее время Пикассо, Миро и прочие авангардисты мне не интересны. Мою душу питают только Ван Гог и Гюстав Моро.

Я вообще человек старомодный, но мне нравится искусство, в котором можно сразу почувствовать силу. Если в картине нет энергии, это не картина, а кусок холста, измазанный красками. В такой трактовке я могу понять и абстрактное искусство. Мне нравятся некоторые работы Пикассо или Фукаку Сумиэ [12], отпечатывавшего на холсте человеческие тела.

Тем не менее я считаю, что без техники в искусстве делать нечего. Можно, конечно, бросать комья грязи в кирпичную стену, но гарантий, что получится лучше, чем у ребенка, нет никаких. У меня куда больше эмоций вызывают следы автомобильных шин, оставшиеся после аварии на дороге, чем творения какого-нибудь заурядного авангардиста. След от выброса мощной энергии, застывший на мостовой, пятна алой крови, будто просочившейся сквозь камень. Начертанные мелом белые тонкие линии, выглядящие совершенно неуместными на этом фоне. Здесь присутствуют все условия, необходимые для художественного произведения. Вот что после Ван Гона и Моро способно меня взволновать.

Все это так. Но, называя себя консерватором, я имел в виду другое. Вместе с живописью я люблю и скульптуру, но мне больше нравятся куклы, чем творения современных ваятелей. Какая-нибудь штуковина из проволоки, изображающая человека, годится только в металлолом. В общем, любой перекос в сторону авангарда вызывает у меня отторжение.

В молодости я встретил совершенно очаровательную женщину. Она стояла в витрине магазина одежды, находившегося недалеко от муниципального колледжа. Это была не настоящая женщина, а манекен. Я влюбился в нее по уши, каждый день приходил туда и долго глазел на нее. Когда по каким-то делам мне надо было в район привокзальной площади, я непременно норовил пройти мимо этого магазина – бывало, по пять-шесть раз за день, даже если приходилось делать большой крюк. Так продолжалось больше года. За это время я успел познакомиться со всем ее гардеробом – летними нарядами, зимними пальто, весенними платьями.