Рональд Нокс - Все еще мертв. Фальшивые намерения

– Такой треп годится для ваших лондонских приемов с коктейлями, со мной эти штучки не пройдут. Вы хотите сказать, я не вижу, когда блефуют? Послушайте, старик Эрдри прожил тут кучу лет, остров Эрран все время торчал у него под носом, а ему и в голову не пришло поинтересоваться историями про сокровища. Тут появляетесь вы, со всей вашей газетной шумихой, кинооператорами, бог знает чем еще, старый дурак чешет репу и начинает присматриваться. «Наверно, в этом что-то есть», – говорит он себе. Вы же знаете, по-настоящему история будоражит, только когда про нее написали. Он намерен заграбастать все себе; и если не помешает нам, задрав арендную плату, то сделает это как-нибудь иначе – так я его понял.

– Не встречал еще человека, который бы так много знал о мире и так мало о живущих в нем людях. Да черт возьми, он просто хочет содрать с нас сотню вместо пятидесяти или тридцати, что содрал бы с любого другого, – больше оно не стоит. Если он хочет нас остановить, что мешает ему просто отказать нам в аренде? И я уже устал вам повторять: единственный способ убедить людей не принимать вас всерьез – это блеснуть в прессе. Если бы мы, явившись к сэру Чарлзу, попытались заговорить ему зубы насчет того, что хотим исследовать геологию острова, или накопать окаменелостей, или еще с какой-нибудь ахинеей, он бы с пеной у рта потребовал от нас справки о прививках и натравил бы на нас соглядатаев в штатском. А он просто трясется от смеха при мысли о том, что кто-то надеется нарыть там клад, а может быть, думает, что я всего-навсего хочу произвести шум и мы вообще ничего не собираемся искать. Однако когда на весь Лондон растрезвонили, что мы отправляемся на поиски, он ведь сам не дернул на остров. Что свидетельствует о его смехотворной неоригинальности, не говоря уже о скупердяйстве. Да и что бы у него получилось, без карты-то, а?

– Я не собираюсь водить вокруг этой карты ритуальные хороводы, пока не буду уверен, что можно прочесть шифр. Притом я ничуть не сомневаюсь, это указания на что-то. От всей души надеюсь, старый зануда ничего не заметил. У него зрение, как у кошки.

– Спорим на что угодно, ничего не видел. Я обвел его дважды, понимаете. Сделал вид, будто хочу с ним уединиться, дабы поведать, что вы не такой бандит, каким кажетесь. Вам точно удался снимок? Будет чертовски обидно, если выйдет портрет дверной ручки в тумане.

– Нет, я не промахнулся. Я ее как следует рассмотрел, и, скажу вам, лучше сделать набросок по памяти во избежание случайностей. Хотя фотоснимок полезней; там иногда вылезают вещи, которые не заметить невооруженным глазом. Если вас попросить ее воспроизвести, вы сможете?

– Старина, дорогой мой, я пас. Я ведь только мельком взглянул на нее, если, конечно, не считать счастливое детство и все такое. Понимаете, я даже забыл, что там буквы, думал – цифры. Ну то есть я ее узнаю, конечно, если мне показать; пойму, что это она, когда наткнусь на нее на рекламе мыла для бритья. Но если хорошенько не рассмотреть, подробности у меня в голове не сохранятся, а это, несомненно, навело бы сэра Чарлза на всякие нехорошие мысли. Надеюсь, толк будет – от того, что мы ее таки заполучили, я имею в виду.

– Десять к одному, это просто-напросто пометки, которые нанес какой-нибудь идиот для посадки деревьев. Скорее всего, когда-то давным-давно нужны были дрова, а потом деревья жутко разрослись.

Произнося эти слова, Хендерсон смотрел вокруг: они как раз поднимались на прибрежный холм, ровно напротив острова Эрран, который временами виднелся сквозь деревья. Вечером, на закате, он казался мрачным и жутким; лучи солнца, еще освещавшие противоположный склон, уже не проникали в котловину, где протекала река, и пристанище их клада, – если он там был, – окутали таинственные тени. Компаньоны одолевали подъем под приглушенный шум водопада; наконец открылся вид на Глендауни.

– Это как понимать? Ты больше не собираешься полоть? – спросила Анджела.

– Ни за что, – ответил муж. – Когда у нас такой дорогой гость, как Шолто, я просто обязан бросить всякую ерунду и полностью посвятить себя ему. Кстати, тебе не приходило в голову тоже оставить это занятие? Даже смотреть на тебя жарко.

– Странное дело, – задумчиво произнесла Анджела, продолжая выдирать крестовник, – когда ты раскладываешь свои дурацкие пасьянсы, то убеждаешь, будто тебе не мешают мои разговоры, хотя карты, по идее, должны почти полностью занимать то, что за неимением более точного слова мы называем твоей головой. Но когда температура поднимается выше 15 градусов, ты жалуешься, что не можешь думать и одновременно драть сорняки.