Рональд Нокс - Все еще мертв. Фальшивые намерения

И при всем том он был в новостях. Странное кривое зеркало, дешевая пресса, ради нашего увеселения извращающая мир, обнаружила, что он обладает, или может обладать, публичной ценностью. С сожалением должен признать, это некоторым образом было связано с тем обстоятельством, что он являлся сыном некоего пэра, хотя и младшим. Мы уже давно перестали быть аристократической нацией и угомонились, установив режим всеми признаваемой плутократии. Если отпрыск благородной фамилии изберет одну из тех почтенных профессий, что были открыты для его предков, мы не обратим на него ни малейшего внимания. В палате общин ему сильно повезет, если он пробьется на должность младшего секретаря; в армии он низведен до статуса славного парня, которому, разумеется, и в голову не придет делать тут карьеру; в церкви его игнорируют, поскольку никто уже не помнит, в каком он сане – преподобия или высокопреподобия. Что до досуга, история повторяется: он обязан охотиться, стрелять, посещать скачки – это мы считаем чем-то само собой разумеющимся; однако выделись он где-либо здесь, престижа ему не прибавится. Но коли уж вы угодили в новости, самую заурядную кучу-малу новостей, ваш титул усилит блеск зрелища. «Ограблена графиня» – заголовок посильнее, чем «Украдены бриллианты на 5000 фунтов». Если вам доведется задеть чей-то чепчик, вы угодите в заметку «Пэр попал в аварию». «Сын графа на скамье подсудимых» и «Титулованный лифтер» освежат ощущения у самых пресыщенных читателей; и даже «Приговор баронету» еще не вполне утратил свою привлекательность, хоть и потерял обаяние уникальности. Появиться на свет сыном герцога само по себе еще ничего не значит; куда лучше уродиться четвероногим. Но, будучи сыном герцога, вы тут же попадете в поле зрения публики, если угодите в какую-нибудь неприятность или проявите неслыханную эксцентричность.

Что же такого сделал Вернон Летеби, что публика удостоила его не почтением, нет, однако своего рода добродушным презрением? Он жил среди людей богаче его, больше развлекался сам, нежели развлекал других, общался с людьми умнее его, заимствуя у них эпиграммы и обирая на анекдотах. Его портреты появлялись в иллюстрированных изданиях: он смахивал то на белого медведя в Санкт-Морице, то на ощипанную курицу в Антибах, то танцевал в паре с «бедствующей монархиней», то обедал в пользу «жертв землетрясения»; впрочем, иногда он даже ходил на приемы ради удовольствия. Правда, иллюстрированные издания – еще не в полном смысле публичность, они лишь шаг к ней. Летеби, конечно, танцевал и обедал, но что же такого сделал?

Если разобраться, вина лежит на светских хроникерах. Вернон Летеби, как уже убедился читатель, не принадлежал к той породе людей, которые совершают нечто безумно сенсационное. Тем не менее он всегда был готов совершить что-нибудь слегка сенсационное, пусть речь шла всего-навсего об одолжении приятелю-газетчику, рыскавшему в поисках материала. Он мог держать дома детеныша леопарда, или в сером цилиндре пройти на веслах озеро Серпентайн, или распустить слух о своей помолвке с известной киноактрисой, или пригласить на коктейль пару десятков бродячих актеров – подобные штуки, которые заставят говорить о вас всю Флит-стрит, он умел устраивать в Лондоне лучше всех. Иногда он расширял сферу деятельности, и ему почти удавалось быть забавным. Он мог, к примеру, на спор прискакать в клуб на верблюде, или от имени хозяйки известного салона разослать приглашения на прием первого апреля двумстам самым ужасным членам лондонского общества, или проехать сотню миль по оживленному шоссе в инвалидном кресле, устраивая заторы или пропуская автомобили – по настроению.

По утверждению его друзей, авантюра, в которой он оказался замешан на сей раз, в виде исключения не была его прихотью. Летеби действительно очутился на мели, поскольку упомянутое выше содержание по сути лишь позволяло выплачивать долги по скачкам, а он не мог отказаться от квартиры в Лондоне и похоронить себя в далеком пертширском поместье, которое уступала ему тетка при строжайшем условии, что Вернон не будет туда никого пускать и не будет его никому сдавать. Как выяснил обладавший генеалогическим чутьем на земляков пастор, тетка эта по материнской линии принадлежала к семейству Стратспил; и ныне запертая усадьба была немногим лучше склепа, приютившего останки якобитов, полученные по наследству вместе с домом. Они тоже были неотчуждаемы и, по совести сказать, особой ценности не имели, а потому, вероятно, мало кого удивит тот факт, что мысли Вернона Летеби обратились на более товарные реликвии, кои, как утверждало предание, покоились во глубине земли на острове Эрран. Его нынешний владелец, сэр Чарлз Эрдри, уроженец Глазго, сколотил состояние на пароходном деле; и, если он сохранил договороспособность, то представлялось разумным, что клад принца Чарли достанется наследнику по линии Стратспилов (хотя и согласно лишь Салическому закону [11] Салический закон (VI в.) – свод обычного права германского племени салических франков. Здесь речь идет о правилах, регулирующих семейные и наследственные отношения. ). Однако подход Летеби к делу, надо сказать, не отличался таинственностью или коварством. Напротив, он поделился своими планами с воскресными газетами; остров Эрран был у всех на устах; и, если бы не лишние расходы, молодой человек прихватил бы с собой кинооператора, дабы тот запечатлевал развитие событий.