Тремейн бросил быстрый взгляд на Карен Хэммонд. Ее белокурая голова была опущена, лица он не видел, но по ее позе понял, что она напугана. Тремейн перевел дыхание. На тонкий лед взаимоотношений Карен и Филиппа Хэммонда он уже ступил, но до сих пор не услышал ни единого возражения. По крайней мере, пока рассказ об убийствах полностью завладел вниманием присутствующих.
– Одним совпадением, – продолжил Тремейн, – еще можно было бы пренебречь. Но двумя – нет. По моему мнению, допустимо лишь одно объяснение: убийства в пьесе и убийства в реальности взаимосвязаны. Иными словами, тот, кто написал эту пьесу, имел в виду Лидию Дэр и Филиппа Хэммонда, зная, что им предстоит умереть.
С лица Сержа Галески исчезло выражение превосходства. В его манерах больше не было ни следа небрежной беспечности.
– Хотите сказать, – хрипло выговорил он, – что пьесу написал преступник?
– Да, – кивнул Мордекай Тремейн, – это я и имел в виду.
– В таком случае как в вашу версию вписывается убийство Эдит Лоррингтон? – спросил Мартин Воэн. – Где его аналог в пьесе?
– Его нет, – ответил Тремейн. – Смерть Эдит Лоррингтон не предполагалась.
– Тогда почему ее все-таки убили?
– Она слишком много знала.
– Если Эдит знала достаточно, чтобы заставить убийцу пойти на риск и избавиться от нее, почему не сообщила кому-нибудь о том, что ей известно? Эдит была не из тех, кто подолгу хранит молчание. Почему она не рассказала обо всем вашему другу, инспектору Бойсу?
– Ответ прост: она сама не сознавала, какой информацией владеет.
Если раньше на сцене ощущалось лишь напряжение, то теперь страх и подозрение выплеснулись наружу. Сидящие за столом люди уже не были дружелюбными представителями одного сообщества. Они стали враждебно настроенными чужаками, украдкой следили друг за другом, явно боялись своих соседей.
Пухлыми пальцами Говард Шеннон нервно теребил собственный галстук. Он с трудом сглотнул и произнес:
– Но откуда нам знать, что вы все это не выдумали?
– Я ничего не выдумываю, мистер Шеннон, – возразил Тремейн. – В ночь убийства Лидии Дэр вы находились не в Лондоне, как заявили ранее, а в Колминстере и вполне могли провести некоторое время в Далмеринге. И даже могли бы вернуться пешком в Колминстер менее чем за полтора часа, и вас никто не заметил бы.
Лицо Шеннона стало пепельно-серым, руки затряслись. Пытаясь скрыть волнение, он спрятал их под стол.
– Вы заманиваете меня в ловушку, – пробормотал он, – но все равно ничего не докажете.
– Я не сомневаюсь, что к настоящему моменту у инспектора Бойса уже есть необходимые доказательства. Хочу, чтобы вы поняли: я знаю, как были совершены убийства и кем.
Кто-то негромко ахнул и сразу же испуганно замолчал. Все взгляды были прикованы к Мордекаю Тремейну.
– Ради бога! – воскликнул Джеффри Маннинг. – Если вы действительно знаете, не молчите!
– Чем дольше я изучал пьесу, – продолжил Тремейн так, словно не слышал его, – тем сильнее убеждался, что написать ее мог только человек, хорошо знающий Далмеринг, и Алексис Кент – псевдоним, под которым скрывается один из вас. Меня немного удивляло, что та же мысль не пришла в голову никому другому. Интересно, подумал я, а если все же Филипп Хэммонд догадался? Мне говорили, что ему предлагали роль в пьесе, однако он отказался. Теперь причина должна быть очевидна для вас: Филипп Хэммонд не пожелал играть роль неверного мужа, поскольку знал, что именно он им и является. Возможно, потому, что понял, что его тайна кому-то известна, он и вернулся сюда после репетиции в ту ночь, не сказав даже своей… жене, куда направляется.
Перед словом «жене» он сделал паузу. Теперь Карен Хэммонд смотрела на него во все глаза, и Тремейн видел, как болезненно она морщится.
– Вероятно, ему передали записку, – добавил он. – Записку, которую он не рискнул оставить без внимания. Признаюсь, это лишь догадки, но, по-моему, они верны. Нам известно, что Филипп Хэммонд пришел в клуб, где его поджидал убийца. Филиппа Хэммонда оглушили ударом молотка – преступник знал, что он хранится в комнате за сценой. Голову жертвы сунули в газовую духовку, убийца смотрел, как Хэммонд умирает.
Представляете, насколько чудовищной была эта сцена? Из человека медленно уходила жизнь, а преступник стоял испуганный, с гулко бьющимся сердцем, прислушиваясь к каждому шороху. Для этого понадобились хладнокровие, дьявольская жестокость и бездушная, порочная целеустремленность.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу