Фрэнсис Дункан - Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив (сборник)

Тремейн взглянул поверх огней рампы в сумрачную пустоту зрительного зала. В темноте видно было плохо, но ему показалось, что в самой глубине, в густой тени, мелькнула белизна лиц, и он, напрягая глаза, узнал Барри Энстона и Джералда Фарранта.

Присутствию репортера Тремейн не удивился. Энстон знал, что очередная глава истории, освещать которую его и отправили в Далмеринг, вскоре будет готова к публикации. Возлагал ли он на нее большие надежды, Тремейн не знал, но даже если репортер был настроен скептически насчет дальнейшего развития событий, то все равно счел своим долгом присутствовать при нем. Однако, возможно, его побудило к этому не только чувство долга, но и веское слово инспектора Бойса. Детектив из Скотленд-Ярда объяснил репортеру, что этим вечером стоит посетить деревенский клуб.

Тремейн увидел Джералда Фарранта. Обратил внимание на то, как лихорадочно и яростно блестели его глаза, как осунулось бледное лицо. Несомненно, Фаррант явился за отмщением.

В зале находились не только Энстон и Фаррант. Вход в зал никем не охранялся, а по деревне разнесся слух о том, что должно произойти в клубе. Присутствующие были главным образом газетчиками. Теперь беспокоиться об этом было уже поздно, и Мордекай Тремейн надеялся, что зрители будут сидеть тихо, не привлекая к себе внимания.

Он ощущал покалывание во всем теле. Наступил его час. Замысловатую версию, которую он выстроил, предстояло подвергнуть проверке. В случае фиаско, если вся его конструкция рухнет, не выдержав эксперимента, ее автор будет заклеймен презрением и ничего не сможет сказать в свое оправдание Джонатану Бойсу. Ему не останется ничего, кроме как с позором и немедленно покинуть Далмеринг.

Но Тремейн знал, что фиаско не будет. Уверенность нарастала в нем, как спокойный и неумолимый морской прилив.

Он снова обвел взглядом стол, за которым расположился сам и остальные действующие лица драмы. Покосился на Карен Хэммонд. Никто в деревне еще не знал, что она не жена Филиппу Хэммонду. Законная жена убитого не сделала заявления в газетах, не вызвала публичного скандала и пересудов в деревне. В целом она вела себя сдержанно и благоразумно: Тремейн подозревал, что объясняется это ее любовью к мужу, и хранила молчание, чтобы имя Филиппа Хэммонда осталось незапятнанным как можно дольше.

Белокурые волосы Карен Хэммонд, высвобожденные из-под облегающей шляпки, в какой она пришла в клуб, контрастировали с темным костюмом строгого покроя, свидетельствующим о том, что она считает себя вдовой. Растрепанные светлые пряди обрамляли лицо, которое, казалось, застыло от горя. На нем не осталось ни следа страха, будто смерть Филиппа Хэммонда заморозила ее сердце. Карен Хэммонд сидела за столом неподвижно, устремив взгляд голубых глаз прямо перед собой, но не видя того, что находилось перед ней.

Тремейн посмотрел туда, где место во главе стола занимала Сандра Борн. Она с сочувствием косилась на Карен Хэммонд. Заметив, что Тремейн глядит на нее, повернула голову, и на ее лице возникло просительное выражение. Он понимающе кивнул и указал на два свободных стула справа от нее.

Джин и Пол Расселл пока не появились. Тремейн ждал их. Для него было важно, чтобы все актеры, занятые в представлении, находились на своих местах.

Мартин Воэн заметил, как они переглядываются, и поерзал. Стул под ним заскрипел.

– Чего мы ждем? – спросил он. – Если это настолько важное собрание, почему не начинаем его, а сидим здесь как манекены?

– Мы ждем, – ответила Сандра Борн, – доктора Расселла и Джин. Нельзя начинать, пока их нет, а они скоро подойдут.

Ее ровный и терпеливый голос успокоил Воэна. Удивительно, но он даже как будто смутился.

– Извините, Сандра, я не хотел быть резким с вами. Ждешь, а ничего не происходит…

Непривычная кротость Воэна вызвала легкое движение за столом, словно внезапно через присутствующих пропустили электрический ток, связав этих людей в одну цепь. Шеннон быстро повернулся, и его дряблые щеки затряслись. Он внимательно посмотрел на Воэна, словно заметил опасность, исходящую от источника, ранее не вызывавшего подозрений.

Тремейн критически изучал сидящих вокруг людей через пенсне, как всегда, сползшее на кончик носа и придающее ему безобидный вид. Он замечал все их реакции.

Филлис Голуэй сидела за столом напротив Воэна. Ее рот был приоткрыт, выглядела она как ребенок, которого пригласили за стол вместе со взрослыми и теперь ему интересно и немного страшно. Тремейн подумал, что ее юная прелесть еще никогда не была настолько очевидной.