Агата Кристи: Авгиевы конюшни

Теперь Эркюль Пуаро рассматривал спокойного смуглолицего человека с низким, приятным голосом. Худой, темноволосый, на вид усталый.

— Возможно, месье Пуаро, — говорил Эдуард Ферриер, — вам знаком еженедельник под названием «Экс-рей ньюс»?

— Я его просматривал, — признался сыщик, слегка краснея.

— Тогда вы более или менее знаете, из чего он состоит, — продолжал премьер-министр. — Из почти клеветнических материалов. Колкие статьи, намекающие на сенсационные тайные истории. Некоторые из них говорят правду, некоторые безвредны, но все составлены в скандальном духе. Иногда… — Он помолчал, потом произнес слегка изменившимся голосом: — Иногда даже более того.

Эркюль Пуаро молчал. Ферриер продолжил:

— Уже в течение двух недель появляются намеки на скорую публикацию материала о первоклассном скандале в «самых высших кругах». «Потрясающие разоблачения коррупции и злоупотребления служебным положением».

Пуаро пожал плечами:

— Обычная уловка. Когда печатают эти разоблачения, они, как правило, вызывают разочарование у любителей сенсаций.

— Эти их не разочаруют, — сухо произнес Ферриер.

— Значит, вам известно, что это будет за разоблачение? — спросил сыщик.

— И довольно точно.

Эдуард Ферриер на минуту замолчал, потом начал говорить. Тщательно, методично он обрисовал эту историю.

История выглядела некрасивой. Обвинения в бессовестном крючкотворстве, фальсификации акций, нецелевом использовании значительной доли партийных фондов. Обвинения были направлены в адрес бывшего премьер-министра, Джона Хэммета. Его рисовали бесчестным негодяем, который предал доверие и использовал свое положение для того, чтобы создать для себя большое личное состояние.

Тихий голос премьер-министра наконец умолк. Министр внутренних дел, застонав, выпалил, брызгая слюной:

— Это чудовищно — чудовищно ! Этого человека, Перри, редактора этой газетенки, следует расстрелять!

— Эти так называемые разоблачения должны напечатать в «Экс-рей ньюс»? — спросил Эркюль Пуаро.

— Да.

— Какие шаги вы намереваетесь предпринять в связи с этим?

Ферриер медленно произнес:

— Это персональная атака на Джона Хэммета. Ему предстоит подать на газету в суд за клевету.

— Он это сделает?

— Нет.

— Почему?

— Вероятно, газета только к этому и стремится, — ответил Ферриер. — Они получат колоссальную рекламу. Их защита будет строиться на добросовестном толковании и на том, что их заявления — правда. Все это в мельчайших подробностях будет рассматриваться в ярком свете прожекторов.

— И все же, если это дело повернется против них, они понесут огромный ущерб.

— Оно, возможно, не повернется против них, — медленно произнес Ферриер.

— Почему?

Сэр Джордж чопорно произнес:

— Я действительно считаю, что…

Но премьер-министр уже заговорил снова:

— Потому, что то, что они собираются опубликовать, — правда.

У сэра Джорджа Конвея вырвался стон ярости от такой непарламентской откровенности.

— Эдуард, дорогой мой, — вскричал он. — Мы, конечно, не признаем…

Тень улыбки пробежала по усталому лицу Ферриера.

— К несчастью, Джордж, бывают случаи, когда нужно сказать голую правду. Этот случай — один из них.

— Вы понимаете, месье Пуаро, — воскликнул сэр Джордж, — все это строго между нами. Ни одного слова…

Ферриер перебил его:

— Месье Пуаро это понимает. — И медленно продолжил: — А вот чего он, возможно, не понимает: все будущее Народной партии поставлено на карту. Джон Хэммет, месье Пуаро, и был Народной партией. Он выступал за то, что она олицетворяет для английского народа, — за Порядочность и Честность. Никто никогда не считал нас выдающейся партией. Мы допускали промахи и ошибки. Но мы выступали за сохранение традиций, а также за основополагающую честность. Наша катастрофа вот в чем: человек, являвшийся нашим номинальным главой, честный человек из народа в полном смысле этого слова, оказывается, был одним из самых больших мошенников этого поколения.

У сэра Джорджа вырвался еще один вздох.

— А вы ничего не знали об этом? — спросил Пуаро.

Снова на измученном лице премьер-министра промелькнула улыбка.

— Возможно, вы не поверите мне, месье Пуаро, но, как и все остальные, я оставался в полном неведении. Я никогда не понимал странного, сдержанного отношения моей жены к отцу. Теперь понимаю. Она знала сущность его характера.

Он сделал паузу, потом сказал: