Теперь мы подошли к самому главному. Со времени этого путешествия в характере профессора произошла странная перемена. Он сделался скрытным и подозрительным. Окружающие стали чувствовать, что перед ними совсем другой человек, чем тот, которого они знали раньше, что какая-то тень легла на его личную жизнь. Его ум не был затронут. Его лекции по-прежнему были блестящими. Но во всем его облике и в его поведении было что-то новое, загадочное и неожиданное. Дочь, обожающая его, всячески старалась возобновить прежние теплые отношения с отцом, заставить его снять ту маску, которую он, казалось, надел на себя. Ее жених также, я уверен, приложил свои усилия к этому, но все было напрасно. А теперь, мистер Беннет, расскажите сами о случае с письмами.
– Должен вам сказать, доктор Ватсон, – обратился ко мне Беннет, – что у профессора не было от меня никаких тайн. Если бы даже я был его сыном или младшим братом, я бы не мог рассчитывать на большее доверие с его стороны. В качестве его секретаря я имел в руках все его бумаги, вскрывал и прочитывал все письма, адресованные к нему. Вскоре после его возвращения все это изменилось. Он мне сказал, что к нему могут придти некоторые письма из Лондона, отмеченные крестом под маркой, и что эти письма нужно откладывать и передавать ему нераспечатанными. Таких писем прошло через мои руки несколько. Все они были со штампом Е. С. [55] Е. С. – восточно-центральный почтовый округ Лондона.
и написаны, по-видимому, малограмотным человеком, Если, вообще, он на них отвечал когда-нибудь, то, во всяком случае, его ответные письма не проходили через мои руки и не попадали в ящик, в котором собиралась вся наша корреспонденция.
– Ну, а шкатулка? – заметил Холмс.
– Ах да, шкатулка! Профессор привез из своего путешествия маленькую деревянную шкатулку. Это была единственная вещь, которая могла бы служить доказательством его пребывания на континенте – оригинальная резная вещица из тех, которые выделываются только в Германии. Он поместил ее в свой лабораторный шкаф. Однажды, разыскивая кое-какие инструменты, я приподнял эту шкатулку. К моему удивлению, он страшно рассердился и стал упрекать меня самым грубым образом за излишнее любопытство. В наших отношениях это был первый случай, и я, конечно, был глубоко оскорблен. Я пытался ему объяснить, что совершенно непреднамеренно дотронулся до его шкатулки, но, тем не менее, весь тот вечер я ловил на себе его сердитый взгляд и чувствовал, что он не мог забыть этого случая…
Беннет вынул из кармана маленькую записную книжку и добавил:
– Это было второго июля.
– Вы превосходный свидетель, – заметил Холмс. – Мне, вероятно, понадобятся некоторые из дат, отмеченных в вашей книжке.
– Я научился методичности, как и, вообще, многому, от моего великого учителя. С того момента, как я заметил ненормальность в его поведении, я считал своим долгом всесторонне исследовать этот факт. Здесь у меня отмечено, что в тот же день, второго июля, Рой напал на профессора, когда он выходил из лаборатории в гостиную. Одиннадцатого июля повторилась та же история, затем у меня есть отметка, против даты двадцатого июля, еще об одном нападении Роя. После этого, нам ничего не оставалось, как изгнать Роя в конюшню. Прекрасное ласковое животное… Впрочем, мне кажется, я вас утомляю.
Последнее было сказано не без упрека по адресу Холмса, который, самым очевидным образом, перестал слушать рассказчика, уставившись отсутствующим взором в потолок. Он сделал над собою усилие и вернулся к действительности.
– Странно, очень странно! Эти детали для меня совершенно новы, мистер Беннет. Я думаю, что мы уже достаточно освежили в памяти то, что было раньше, не правда ли? Но вы, кажется, упоминали о каких-то ваших новых наблюдениях.
Открытое приятное лицо молодого человека сразу омрачилось, как будто под влиянием тяжелого воспоминания.
– То, о чем я упомянул вам, случилось в позапрошлую ночь. Было около двух часов пополуночи, и я лежал в постели, но еще не спал, когда вдруг мне послышались какие-то заглушенные, мягкие звуки со стороны коридора. Я приоткрыл дверь и выглянул. Нужно вам пояснить, что спальня профессора находится как раз в конце коридора…
– Какого это было числа? – спросил Холмс.
Наш гость, очевидно, возмущенный, что его так бесцеремонно прервали, ответил сухо:
– Я уже сказал, что это было позапрошлой ночью, то есть четвертого сентября.
Холмс кивнул головой и улыбнулся.
Читать дальше