– Хорошо, мистер Холмс, обещаю ничего от вас не скрывать.
– Прежде всего, мне нужно знать, каковы были ваши истинные отношения с миссис Гибсон.
– Она меня ненавидела, мистер Холмс. Вы знаете, она была южанка, необузданная и пылкая натура. Любой своей страсти она отдавалась целиком и ненавидела меня с такой же точно силой, с какой обожала своего мужа. Скорее всего, наши отношения рисовались ей в ложном свете. Не хочу плохо о ней говорить, но она был так ослеплена своей физической любовью к мужу, что была не в состоянии представить себе ту интеллектуальную и духовную связь, которая была между нами. Вполне возможно, она вообразила, что себялюбивые и корыстные соображения, а вовсе не стремление направлять его силы на добрые дела, заставляют меня оставаться в доме. Теперь-то я понимаю, какую страшную ошибку совершила. Я не имела права оставаться там, где стала причиной семейных ссор, хотя разлад начался до моего появления и, без сомнения, продолжался бы и после моего отъезда.
– Теперь, мисс Данбар, по возможности точно опишите весь тот горестный вечер.
– Я правдиво расскажу вам все, что знаю, но многого я из-за своего положения не могу доказать, а многое кажется мне необъяснимым.
– Не придавайте этому значения и излагайте факты. Будем надеяться, кто-нибудь их истолкует.
– Вас, наверное, интересует, зачем я пошла в тот вечер к Торскому мосту. Утром я нашла на своем столе в классной комнате собственноручную записку от миссис Гибсон. Она просила меня прийти туда после обеда: ей необходимо было сообщить мне нечто важное. Ответ я должна была оставить на солнечных часах в саду, а ее записку уничтожить, чтобы наша встреча осталась в полном секрете. Я подивилась такой таинственности, но исполнила ее просьбы: свою записку положила в условленном месте, а ее кинула в камин. Я объяснила себе все эти предосторожности ее безумным страхом перед мужем. Он бывал невозможно груб с ней, я не раз его упрекала. Вот я и решила, что она боится, как бы он не узнал о нашем свидании.
– А между тем, вашу записку она сберегла.
– Я была поражена, когда узнала, что она скончалась с моей запиской в руке.
– Ну, продолжайте.
– Когда я пришла на мост, она была уже там. Я знала, что она меня ненавидит, но до той минуты не представляла себе всей силы этой ненависти. Она показалась мне тогда одержимой. Может быть, и вправду рассудок ее был слегка помрачен? Откуда иначе такая способность к лжи, такое коварство, какими только маньяки и наделены? Как могла она, с таким зарядом ненависти, ежедневно встречаться со мной? Слов ее я повторить не могу. Они были отвратительны, жгли меня! И выглядела она ужасно. Сначала я просто онемела, а потом зажала уши и кинулась бежать, а вслед мне неслись оскорбления и угрозы.
– Она осталась стоять на том самом месте, где ее потом нашли?
– В двух-трех ярдах оттуда.
– Если она погибла вскоре после вашего ухода, как же случилось, что вы не слышали выстрела?
– Не слышала, мистер Холмс. Я была в таком ужасе, что мной владело только одно стремление – скорее оказаться дома, в тишине, успокоиться. Я не была способна что-нибудь услышать.
– Итак, вы вернулись в свою комнату и до утра ее не покидали?
– Нет, когда поднялась тревога и сказали, что бедную миссис Гибсон нашли убитой, я побежала туда вместе с остальными.
– Мистер Гибсон там был?
– Я встретила его, когда он уже шел от моста к дому. Он послал за врачом и полицией.
– Он был взволнован?
– У мистера Гибсона, что называется, стальные нервы, и он очень сдержан во внешнем проявлении своих чувств. Но, зная его достаточно близко, я поняла, как глубоко он потрясен.
– А теперь нам нужно выяснить очень важный вопрос. Этот револьвер, который у вас обнаружили, вы его раньше когда-нибудь видели?
– Никогда, даю вам слово.
– Когда его нашли у вас?
– Назавтра, при обыске.
– В вашем чемодане?
– Да, под бельем, на самом дне.
– Можете вы хотя бы предположить, сколько дней он там пролежал?
– Накануне его там не было.
– Почему вы говорите так уверенно?
– Я перекладывала все содержимое чемодана в тот день.
– Так. Остается только одна версия: кто-то вошел к вам в ваше отсутствие и сунул револьвер в чемодан, чтобы навлечь на вас подозрение в убийстве.
– Наверное, так.
– А когда, по вашему мнению, это легче всего было сделать?
– Только во время ленча или когда я была в классной комнате с детьми.
– После того, как вы получили записку, проводили ли вы время у себя в комнате?
Читать дальше