Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Холмс некоторое время сидел в молчании.

– Каковы ваши планы? – спросил он затем.

– Я думал уехать навсегда в Центральную Африку. Моя работа там и наполовину не завершена.

– Ну, так поезжайте и завершите вторую половину, – сказал Холмс. – Я, во всяком случае, не намерен воспрепятствовать вам.

Доктор Стерндейл встал во весь свой гигантский рост, с чувством поклонился и вышел из беседки. Холмс закурил трубку и протянул мне кисет.

– Кое-какие неядовитые пары будут приятной переменой, – сказал он. – Полагаю, вы согласитесь, Ватсон, что это не тот случай, который требует нашего вмешательства. Расследование мы вели независимо и поступать можем независимо. Вы ведь не донесете на него?

– Разумеется, нет, – ответил я.

– Я никогда не любил, Ватсон. Но, если бы случилось так, и мою любимую женщину постигнул такой конец, я мог бы поступить точно так же, как наш не признающий законов охотник на львов… Толчком для моего расследования, разумеется, послужили камешки на подоконнике. В саду священника ничего похожего не было. И такие же я обнаружил, только, когда мое внимание было привлечено к коттеджу доктора Стерндейла. Лампа, горящая при ярком дневном свете, и остатки порошка на слюде экрана оказались звеньями достаточно очевидной цепи. А теперь, мой дорогой Ватсон, полагаю, мы можем выбросить это дело из головы и с чистой совестью вернуться к изучению халдейских корней, которые, несомненно, могут быть прослежены в великом кельтском языке.

Было девять часов вечера 2 августа – самого грозного и страшного из всех августов в истории мира [46] В августе 1914 г. началась 1-я мировая война. . Казалось, Божье проклятие тяготело над грешной землей: какая-то жуткая тишина стояла в безветренном и душном воздухе, какое-то смутное ожидание. Солнце давно уже зашло, но кровавая полоса, как открытая свежая рана, тянулась над западной стороной горизонта. На небе ярко сияли звезды; внизу мерцали огоньки судов, стоявших в бухте. Два прославленных немца стояли у каменного парапета террасы, нависшей над бухтой, прилегавшей к длинному, низкому, с тяжелой крышей дому, и смотрели вниз на море. Пригнувшись друг к другу, так что головы их почти соприкасались, они вели тихую беседу. Снизу два горевших во тьме кончика их сигар можно было принять за горящие во мраке глаза притаившегося врага или хищного зверя.

Один из них был фон Борк – человек, которому не было равного среди верноподданных кайзера. Недаром его прикомандировали к германскому посольству в Англии, самому важному из всех. С тех пор, как он жил в Лондоне, его таланты с каждым днем все больше восхищали и дивили тех немногих, кто знал о нем всю правду и имел возможность оценить его. Один из этих немногих был его теперешний собеседник, барон фон Герлинг, старший секретарь посольства, чей огромный, в сто лошадиных сил автомобиль системы Бенца ждал за оградой сада, чтобы доставить своего хозяина обратно в Лондон.

– Ну-с, теперь дело пошло быстро, и все разыгрывается, как по нотам, – говорил секретарь. – Насколько я могу судить, не пройдет и недели, как вы уж будете в Берлине. И там, мой дорогой фон Борг, вас ждет такой прием, какого вы даже не ожидаете. Я случайно знаю, как смотрят в высших сферах на вашу деятельность здесь.

Секретарь был высокий, плотный мужчина, широкоплечий и увесистый, с медлительной и веской речью – его главным козырем в политической карьере.

Фон Борк засмеялся, как бы оправдываясь.

– Их не трудно дурачить, этих англичан. Простой народ, податливый – надо бы лучше, да нельзя.

– Ну, насчет этого не знаю, – задумчиво возразил секретарь. – Они умеют иной раз поразить вас неожиданностью, и с этим надобно считаться. И простодушны они только с виду, а иностранцы легко ловятся на эту удочку. На первый взгляд, они страшно уступчивы. А вдруг, глядишь, наткнулся на предел, которого уже не переступишь. У них, например, свои правила приличия, которые прямо-таки необходимо соблюдать.

– Вы это насчет «добросовестности в игре» и прочее? – Фон Борк вздохнул, как будто сам он много натерпелся от требовательности в этом отношении англичан.

– Я говорю о странностях британцев, о свойственных им предрассудках и условностях. Со мной, например, однажды вышел случай выше… Я могу говорить о своих промахах, так как вы знаете мою работу, знаете и мои удачи. Это было еще в первый мой приезд. Меня пригласили провести воскресенье на даче у одного из министров. Разговоры там велись удивительно нескромные.