Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Вооружены ли вы? – спросил я.

– У меня охотничий нож.

– Мы должны быстро схватить его, потому что, говорят, он отчаянный малый. Мы захватим его неожиданно, и он будет в нашей власти прежде, чем получит возможность сопротивляться.

– Я думаю, Ватсон, о том, что бы сказал на это Холмс? Об этих темных часах, когда властвуют силы зла?

Вдруг, как бы в ответ на его слова, из обширного мрачного болота раздался тот странный крик, который я уже однажды слышал на краю Гримпенской трясины. Среди тишины ночи ветер донес протяжный, низкий вой, поднявшийся до рева и снова затихший в тоскливом вздохе. И снова он раздался, и воздух дрожал от этого пронзительного, дикого, угрожающего звука. Баронет схватил меня за рукав, и лицо его было до того бледно, что оно выделялось в темноте.

– Боже мой, Ватсон, что это такое?

– Не знаю. Это какой-то болотный звук. Я однажды уже слышал его.

Звук замер, и нас окружило абсолютное безмолвие. Мы стояли, напрягая слух, но ничего не услыхали больше.

– Ватсон, – сказал баронет, – это был вой собаки.

Кровь застыла в моих жилах от ужаса, который слышался в его голосе.

– Как объясняют этот звук? – спросил он.

– Кто?

– Здешний народ.

– О, народ невежествен. Какое вам дело до того, как он его объясняет?

– Скажите мне, Ватсон, что народ говорит о нем?

Я колебался, но не мог уклониться от ответа.

– Он говорит, что это кричит собака Баскервилей.

Сэр Генри простонал и умолк.

– Да, то выла собака, – сказал он, наконец. – Но казалось, что этот вой доносится издалека, за много миль отсюда.

Трудно было определить, откуда он доносился.

– Он поднялся и замер вместе с ветром. Ведь ветер дует от большой Гримпенской трясины?

– Да, от нее.

– Так звук шел оттуда. Ну, Ватсон, признайтесь, разве вы сами не приняли его за собачий вой? Я ведь не ребенок, и вам нечего бояться говорить мне правду.

– Стэплтон был со мною, когда я впервые услыхал этот звук. Он говорит, что его, может быть, издает какая-то странная птица.

– Нет-нет, то был вой собаки. Боже мой, неужели есть доля правды во всех этих историях? Возможно ли, чтобы я подвергался опасности от такого темного предания? Вы не верите в это, Ватсон?

– Нет-нет.

– A между тем, одно дело – смеяться над этим в Лондоне и другое дело – стоять в темную ночь на болоте и слышать такой крик. A мой дядя! Ведь около его тела видели следы собачьих лап. Все идет одно к одному. Не думаю, чтобы я был трусом, Ватсон, но от этого звука кровь застыла в моих жилах. Попробуйте мою руку!

Она была холодна, как кусок мрамора.

– Завтра утром вы будете чувствовать себя хорошо.

– Не думаю, чтобы я когда-нибудь забыл этот крик. Что нам теперь предпринять, как вы думаете?

– Не вернуться ли нам домой?

– Нет, черт возьми! Мы вышли для того, чтобы добраться до молодца, и мы доберемся до него. Мы ищем преступника, адская же собака пусть ищет нас, коли хочет. Пойдем, мы достигнем своего, хотя бы все враги из преисподней были выпущены на болото.

Спотыкаясь в темноте, мы медленно подвигались среди мрачных очертаний скалистых холмов по направлению к желтой точке, все еще неподвижно светившейся перед нами. Ничто так не обманчиво, как расстояние света в темную ночь; иногда казалось, что он блестит далеко на линии горизонта, а иногда, что он находится в нескольких ярдах от нас. Наконец, мы увидели, откуда шел этот свет, и тогда убедились, что находимся очень близко от него. Свеча была вставлена в расщелину скалы, которая окружала ее со всех сторон, так что предохраняла ее от ветра и, вместе с тем, делала ее видимой только со стороны Баскервиль-холла. Мы приблизились незаметно, благодаря скрывавшему нас гранитному валуну и, скорчившись за этим прикрытием, смотрели новерх его на сигнальный свет. Страшно было видеть эту одинокую свечу, горевшую посередине болота, без всяких признаков жизни около нее. Одно только прямое желтое пламя и блеск скалы вокруг него.

– Что нам делать теперь? – шепотом спросил сэр Генри.

– Ждать на этом месте. Он должен находиться недалеко от своей свечки. Посмотрим, не удастся ли нам взглянуть на него.

Не успел я это произнести, как мы оба увидели Сельдена. Над скалою, в расщелине которой стояла свеча, показалось злое, желтое лицо, страшное, зверское лицо, все искаженное низкими страстями. Забрызганное грязью, с колючею бородою, с волосами в виде мочалки, оно, казалось, принадлежало одному из тех диких людей, которые некогда жили в норах по склонам холмов. Свет, стоявший ниже, отражался в его маленьких хитрых глазах, которые зверски вглядывались в темноту, как у хитрого и дикого животного, услыхавшего шаги охотников.