Андрей Ренников - Зеленые дьяволы [Ѣ]

— Я? Нѣтъ. Я вмѣстѣ съ Беркли и съ Шопенгауэромъ считаю, что матеріальный міръ на самомъ дѣлѣ не существуетъ. Все это — только наше представленіе, не болѣе. Нѣчто въ родѣ сна.

— Какъ? Значитъ, по вашему, звѣзды не существуютъ?

— Къ сожалѣнію, нѣтъ. Есть только субъектъ, которому кажется, будто онѣ находятся на небѣ.

— А я? Я существую?

— Для себя — да. Существуете. А для меня нѣтъ.

— Недурно. Но тогда вѣдь и вы тоже… Для себя существуете, а для меня — ничуть.

— Разумѣется. — Онъ вздохнулъ. — Вообще, съ тѣхъ поръ, какъ я началъ заниматься въ университетѣ философіей, я почувствовалъ, какъ все въ мірѣ призрачно, ненадежно. Кругомъ какой-то водоворотъ. Ничего постояннаго. Все течетъ, какъ говорилъ покойный Гераклитъ. Вотъ, эта ночь, напримѣръ… Она, дѣйствительно, какъ будто, прекрасна. А между тѣмъ — развѣ вы увѣрены, что все это не иллюзія? На самомъ дѣлѣ нѣтъ ни пространства, ни времени, вообще ничего.

— Грустно, грустно, — Наташа задумалась. — Но неужели же на самомъ дѣлѣ нѣтъ даже пространства? Не можетъ быть. Пространство есть.

— Во всякомъ случаѣ, философъ Кантъ утверждалъ, что нѣтъ. А Кантъ величайшій умъ нашего времени.

— Ну, а я, знаете что? — Наташа нахмурилась. Голосъ дрогнулъ отъ негодованія. — А я не вѣрю вашему Канту! Вотъ! Можетъ быть, Кантъ просто не любилъ пространства, сидѣлъ дома, никуда не выходилъ и потому все это выдумалъ. А въ наше время, когда можно мчаться на аэропланѣ, на автомобилѣ, когда вездѣ столько состязаній на скорость, — какъ можно допустить, чтобы пространство не существовало? Нѣтъ, все есть, Сережа. Все. И звѣзды. И небо. И время. И мы съ вами. Да! Глупо было бы если бы мы тутъ сидѣли, такъ хорошо разговаривали, а на самомъ дѣлѣ никто не сидѣлъ бы, и никто но разговаривалъ бы. Я, вотъ, знаете, влюблена, напримѣръ, въ Монбланъ. Каждую недѣлю ѣзжу въ Салланшъ посмотрѣть на него хоть полъ-часа. И что же: Монблана тоже нѣтъ? Глупости. Вѣдь, это такая красота! А если что-нибудь красиво, оно должно существовать, иначе откуда такое впечатлѣніе? Я бы вамъ посовѣтовала нѣсколько разъ поѣхать туда, когда небо ясно или когда тучи. Какое разнообразіе! Въ ясный день стоитъ Монбланъ бѣлый, торжественный… Будто на праздникѣ. А въ пасмурный день… Стойте… Что это? Видите? Какъ будто человѣческая фигура наверху.

— Гдѣ?

— Впрочемъ… Нѣтъ, нѣтъ. Показалось. Просто кустъ.

Наташа разсмѣялась.

— У меня здѣсь есть одинъ поклонникъ, докторъ, смущенно добавила она. — Вѣчно подстерегаетъ. Страшный идіотъ въ общемъ. А какіе типы въ пашемъ городѣ, если бы вы знали! Знакомые русскіе живутъ далеко, съ ними мы рѣдко встрѣчаемся. А эти мѣстные жители… Не съ кѣмъ обмѣняться мыслями. Молодые люди только и дѣлаютъ, что говорятъ о любви. Особенно по вечерамъ. Ну, что же? Давайте философствовать дальше!

— Николай Ивановичъ!

— Я.

— Пойдемте подъ каштаны. Поговоримъ кое о чемъ.

— Къ вашимъ услугамъ, Павелъ Андреевичъ.

— Послушайте, дорогой мой, — усѣвшись въ плетеное кресло у края площадки и пригласивъ своего секретаря сдѣлать то же, загадочно началъ Вольскій. — Скажите откровенно: вы встрѣчали когда-нибудь двухъ здоровенныхъ двадцатилѣтнихъ парней, у которыхъ сообща ума было бы меньше, чѣмъ у одного воробья?

— У одного воробья? Затрудняюсь сказать, Павелъ Андреевичъ.

— Такъ. Ну, а скажите: вы по письму можете сразу опредѣлить, кто его писалъ: умный человѣкъ или безмозглый дуракъ?

— Какъ когда… Къ сожалѣнію, мнѣ неизвѣстно, на какой предметъ вамъ нужны эти свѣдѣнія.

— А вотъ на какой предметъ. Возьмите пожалуйста, и прочтите. Только помните: это абсолютно между нами.

Суриковъ уже съ утра, съ того времени, какъ Вольскій получилъ почту, замѣтилъ, что состояніе духа у старика сильно измѣнилось къ лучшему. Тотъ повеселѣлъ, пріободрился и хотя старался не обнаруживать подобной перемѣны, однако, за многіе годы тяжелой секретарской службы Николай Ивановичъ привыкъ отлично угадывать малѣйшія измѣненія въ настроеніи шефа.

Конвертъ былъ странный. Адресъ написанъ отъ руки, но печатными буквами. А на небольшомъ листкѣ почтовой бумаги, внутри конверта, такими же печатными буквами по-французски было изображено слѣдующее:

«Вашъ сынъ находится у насъ. Если хотите получить его обратно живымъ, положите въ пещеру, находящуюся у рѣки вблизи часовни святой Терезы, пять тысячъ франковъ. Деньги должны находиться слѣва отъ входа, въ углу, прикрытыя камнемъ. Срокъ исполненія нашего требованія — три дня. Въ случаѣ, если вы дадите знать полиціи, сынъ вашъ будетъ убитъ.