Эшли Уивер - Смерть парфюмера

Майло вдруг улыбнулся одной из тех своих улыбок, от которых мне становилось не по себе.

– Дорогая, а как ты насчет того, чтобы полететь в Париж?

Мы выехали из Милана ночным поездом.

– Сейчас уже были бы в Париже, – пробормотал Майло, когда мы после ужина готовились лечь спать в нашем отдельном купе, за окнами которого пролетали темные пейзажи.

– Но поезда более романтичны, – заметила я.

– Возможно, если бы была кровать, способная вместить нас обоих, – возразил он, взглянув через дверь небольшого холла на узкие кроватки в соседней спальне.

Присаживаясь на банкетку, я пропустила его недовольные замечания мимо ушей. Самолетом, возможно, и быстрее, но я предпочитала путешествовать, стоя обеими ногами на твердой поверхности.

К тому же мне нравились поезда. В теплом желтом свете ламп тускло мерцают полированные деревянные панели, вагон тихонько покачивается, колеса ритмично стучат по рельсам. Все это успокаивает, и меня охватывает умиротворенная дремота.

Я взглянула на Майло, в котором не было ни умиротворения, ни дремоты. Сегодня вечером из него била неуемная энергия, и я знала, что ему не очень-то нравилось сидеть в тесном купе. Однако он отказался от моего предложения выпить, когда мы закончили с кофе после ужина.

– Присядь, – пригласила я, похлопав ладонью по соседней банкетке. Он завязал пояс на халате и присоединился ко мне. Достав из кармана серебряный портсигар и зажигалку, он закурил и со вздохом откинулся на спинку сиденья.

На мгновение я вгляделась в гладкие очертания его профиля, прежде чем спросила:

– Ты ведь не сердишься, что мы не отправились в Париж самолетом?

Он посмотрел на меня.

– Нет, дорогая, – ответил он, протягивая руку, чтобы сжать мою ладонь. – Дюво наверняка полетел бы на истребителе «Хитрый лис», а там всего два места.

– Ты мог бы полететь и без меня.

– Я не столь дорожу обществом Дюво, чтобы предпочесть его тебе.

– Но тебе бы очень понравилось полететь на аэроплане.

– Я бы отдал все аэропланы мира за тесное купе с тобой, – произнес Майло, поднося мою руку к губам и целуя ее.

Я улыбнулась, но ощутила нарастающую тревогу. Обычно Майло всегда говорил правильные вещи. Но когда он проявлял такую нежность, это вызывало подозрение. Это чувство не отпускало меня с той минуты, как я прочла письмо мадам Нанетт. В нашей поездке в Париж таилось нечто большее, чем лежало на поверхности.

Я повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Майло, я хотела тебя кое о чем спросить.

– Да? – отозвался он, беря французскую газету, разворачивая ее и пробегая глазами заголовки. – И о чем же?

– Почему ты не сказал мне на Капри, что тебе писала мадам Нанетт?

Он пожал плечами:

– Да не было особых причин.

– Но ты мог хотя бы обмолвиться, что это стало причиной приезда на Комо, – не унималась я.

На секунду Майло замялся, и у меня создалось впечатление, что он колеблется, соврать или нет.

– Полагаю, я об этом не подумал, – беззаботно ответил он, не отрываясь от газеты.

Теперь я точно знала, что он врет. Майло обладал многими качествами, но забывчивость к ним никак не относилась.

В нашем браке был период, когда я бы снисходительно отнеслась к подобной невнимательности, но за последние месяцы многое изменилось. Я была не в том настроении, чтобы мною играли. Я с подозрением на него посмотрела.

– Что ты недоговариваешь, Майло?

– Ты слишком подозрительна, душа моя, – сухо ответил он, сворачивая газету.

– И кто, по-твоему, в этом виноват? – полушутя поинтересовалась я.

– Целиком и полностью я, – отозвался Майло, отбросив газету и наклонившись ко мне. – Я жуткий негодяй, изводящий твое невинное сердце постоянными подозрениями. – Взгляд Майло говорил, что он сделает все возможное, чтобы отвлечь меня от этой темы.

Это подтвердилось, когда он прижался своими губами к моим и обнял меня, и на какой-то момент я почти забыла, что злюсь на него. Почти.

Я отстранилась и оттолкнула его.

– Ответь мне, Майло!

У него дернулся уголок рта, и это выражение свидетельствовало о раздражении и веселости. Он со вздохом откинулся на спинку сиденья.

– Я ничего об этом не сказал, опасаясь, что ты сделаешь то, что делаешь сейчас: примешься бросаться на малейший запах неприятностей, словно взвинченная ищейка.

Я вздернула брови.

– Сделаю вид, что я не заметила столь оскорбительного описания моей заинтересованности, и попрошу тебя всего лишь объясниться. Каких неприятностей?