Эрнест Хорнунг - Вор-любитель. Избранные рассказы о Раффлсе

Но я не видел никакого дома, а только угол высокой стены, одиноко вырисовывавшейся среди ночного мрака. Осколки разбитых окон, разбросанных там и сям, блестели при свете звезд, высохшие зеленые ворота в стене были утыканы гвоздями и обращены сумрачным навесом к недавно проложенной дороге, тускло озарявшейся лучами одинокого фонаря.

Мне показалось, что все это – и дорога, и окружающая местность, кроме дома, – образовалось само собою, однако, ночь была слишком темна, чтобы получить более ясное впечатление.

Раффлс, видавший эти места при дневном свете, по дороге сюда заранее приготовился ко всевозможным препятствиям, поэтому он прежде всего долез до зубьев и принялся натыкать на них пробки от шампанского. Через какую-нибудь минуту он уже накрыл их своим сложенным в несколько раз пледом. Я невольно отступил назад, когда Раффлс сам вскарабкался наверх, и увидал небольшую горку из камней, выделявшихся на фоне неба, за воротами. Лишь только он взобрался наверх, я бросился вперед и успел-таки повиснуть на зубьях, на пробках и пледе, прежде чем Раффлс сдернул последний.

– Ты все-таки идешь? В таком случае берегись: тут всюду протянута проволока с колокольчиками и устроены капканы. Это не особенно легкая штука! Вот стой здесь смирно, пока я не сниму пробки.

Садик был весьма небольшой и только недавно разбит, с одной травой на некоторых клумбах и с несколькими большими лавровыми деревьями, воткнутыми прямо в невозделанные глинистые гряды.

– В них звонки, – шепнул мне Раффлс, – тут нет ничего, что бы не звонило. Ах, хитрая старая бестия!

И мы делали громадные обходы, тщательно минуя эти штуки.

– Он уже лег в постель!

– Я не думаю так, Банни, я полагаю, что он заметил нас.

– Почему?

– Я видел свет.

– Где?

– Наверху, всего одно мгновение, когда я…

Его шепот замер: он вновь заметил огонь и я тоже.

Огонь промелькнул, как золотая полоска, внизу, у входной двери и исчез. Вновь появился золотой нитью под притолкой дверей и бесследно исчез опять. Мы только слышали, как поскрипывала лестница: «крак, крак, крак», и все затихло столь же внезапно. Мы ничего не видели и не слышали больше, хотя простояли на траве, затаив дыхание, так долго, что наши ноги промокли от росы.

– Я войду в дом, – проговорил наконец Раффлс. – Я думаю, он вовсе не видел нас. Хотелось бы мне, чтобы было наоборот. Я двинусь этой дорогой.

Мы осторожно вступили на тропинку, но песок хрустнул под нашими влажными подошвами, и послышался громкий скрип, когда мы поднялись на небольшую веранду со стеклянными дверями, ведущими внутрь. Через эти-то двери Раффлс и заметил в первый раз свет. Он приступил теперь к вырезанию дверного стекла при помощи бриллианта, баночки с пастой и листа бурой бумаги, что он всегда пускал в ход для устранения препятствий. Не отклонил он и моего содействия, хотя воспользовался им так же машинально, как я его предложил. Во всяком случае, вот эти самые мои пальцы помогали ему нанести пасту на бурую бумагу и прижимать последнюю к стеклу до тех пор, пока бриллиант не закончил надрез и стекло не вывалилось прямехонько нам в руки.

Тогда Раффлс сунул в отверстие свою руку, повернул в замке ключ, и, вытянув руку, смог оттянуть вниз засов у дверей. Оказалось, что засов был один, и дверь раскрылась, хотя и не особенно широко.

– Что такое? – сказал Раффлс, когда что-то хрустнуло у него под ногой, близ самого порога.

– Очки, – шепнул я, поднимая их.

Едва я прикоснулся руками к разбитым стеклам и изогнутой оправе, как Раффлс оступился и чуть не упал, с громким криком, который даже не старался сдержать.

– Тише, друг мой, потише! – умолял я шепотом Раффлса. – Он услышит тебя.

Вместо ответа зубы у Раффлса застучали от дрожи – и это у Раффлса (!) – и я услыхал, как он чиркает спичками.

– Нет, Банни, он не услышит нас больше, – пролепетал Раффлс.

Он поднялся с колен и зажег газ.

Ангус Бэрд лежал распростертый на полу в своей комнате уже мертвый, со слипшимися от крови седыми волосами. Около него валялась кочерга с блестевшим черным концом, в углу виднелся разломанный и разоренный письменный стол.

На камине слабо тикали часы. Может быть, в течение ста секунд в комнате не раздавалось никакого иного звука.

Раффлс стоял очень тихо, глядя на мертвеца вниз, так тихо, как только может смотреть человек в ту пучину, на краю которой он стоит. Его тяжелое дыхание было явственно слышно, он не подавал никакого другого признака жизни, и на его уста как будто была наложена печать молчания.