Эрик Эмблер - Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса

Я велела ему выйти, сказала, что позову хозяина, но он только улыбался. Он спросил, слышала ли я его разговор с хозяином, и я сказала, что нет. У меня в ящике стола был револьвер, и я пошла к столу, но он, точно читая мои мысли, пошел за мной и сел на стол, как будто он был у себя дома. Потом он спросил, не могу ли я дать ему взаймы.

Я не дура и знаю, что надо делать. У меня в сумочке была только мелочь, а все свои деньги — тысячу левов — я зашила в оконную портьеру на самом верху под потолком. Я сказала, что у меня нет денег. Он, казалось, не обратил на мои слова внимания и стал говорить, что сидит без денег, что второй день ничего не ел и что, наверное, заболеет. И, пока он это говорил, его глаза непрерывно обшаривали комнату. Он и сейчас как живой стоит у меня перед глазами — лицо овальное, бледное, но гладкое, глаза темно-карие, какие-то беспокойные. Почему-то его глаза напоминали мне глаза доктора, когда он делает операцию. Мне было все время страшно, пока я с ним разговаривала. Наконец я сказала, что денег у меня нет, но зато я могу дать ему хлеба. Он сказал: «Дайте».

Я достала ломоть хлеба из шкафчика и дала ему. Все так же сидя на краю стола, он начал медленно жевать. Кончив, он попросил сигарету. Закурив, он сказал, что мне нужен защитник. Я сразу поняла, куда он клонит, и сказала, что со своими делами я как-нибудь сама управлюсь. Тогда он сказал, что я дура, что я могла бы получить две тысячи левов. Я спросила, что я должна делать. Тогда он велел мне написать записку под его диктовку. В записке, адресованной человеку, мне совершенно неизвестному, говорилось, что я прошу у него пять тысяч левов. Я подумала, что он, наверное, спятил и, чтобы избавиться от него, написала такую записку и подписалась под ней: «Ирана». Он ушел, сказав, что встретимся вечером в кафе.

Я, конечно, и не подумала с ним встречаться. На следующее утро он сам пришел ко мне. Я в этот раз была умнее и не открыла ему. Он очень разозлился и сказал, что ему надо отдать мне две с половиной тысячи левов. Я не поверила и дверь не открыла. Тогда он подсунул под дверь тысячную бумажку и сказал, что я получу остальное, когда открою дверь. Я впустила его. Получив еще полторы тысячи, я спросила, где он взял эти деньги. Тогда он сказал, что вручил мою записку тому человеку и тот немедленно дал ему денег.

Я вела себя очень осторожно и обычно, сходясь, не интересовалась ни фамилией, ни положением своего друга. Димитриос выследил нас, узнал его настоящую фамилию, выяснил, что он важная шишка, и угрожал все сообщить жене и дочерям, если он ему не заплатит.

Я очень рассердилась. Дело было в том, что я потеряла одного из своих друзей, но Димитриос сказал, что он поможет мне завести новых, более богатых, и деньги дал мне потому, что хотел доказать серьезность своих намерений — ведь такое письмо он мог написать и сам, не обращаясь ко мне.

Конечно, он был прав. Ведь он мог так поступить и с другими моими друзьями, и я согласилась. Димитриос стал моим защитником, и действительно, у меня появились новые, богатые друзья. Димитриос же сильно изменился: купил себе дорогую одежду и проводил время в самых шикарных кафе.

Вскоре кто-то сказал мне, что он стал заниматься политикой и посещает кафе, которые находятся под наблюдением полиции. Я сказала ему, что он ведет себя как дурак, но он, махнув рукой, сказал: «Скоро у меня будет куча денег». Вдруг он очень рассердился и стал кричать, что ему надоело жить внизу и быть бедным. Когда я напомнила ему, что только благодаря мне он не голодает, Димитриос пришел в ярость.

«Ты думаешь, что я живу на твои деньги? — кричал он, — Да таких, как ты, тысячи! Это ты должна сказать мне спасибо, что я выбрал тебя! Ты мне понравилась потому, что нежна и сентиментальна, но на самом деле ты расчетлива и никогда не теряешь головы. Ты думаешь, когда я первый раз пришел к тебе, я не догадывался, где ты прячешь деньги? Да такие, как ты, всегда прячут деньги в занавесках. Но ты туда ни разу не посмотрела, а смотрела только на сумочку, и я сразу понял, что ты женщина разумная. Но ведь ты же начисто лишена воображения и потому тебе никогда не разбогатеть. Все, на что ты способна, — это расфуфыриться, чтобы на тебя пялились в ресторане. Бедняки так и останутся бедняками, потому что у них нет воображения. Богачи же никогда не задумываются над своими поступками. Ведь благодаря деньгам у них власть. Если у тебя нет власти, никто не станет считать тебя важной персоной».

Он стал рассказывать мне, как живут богачи в Смирне, какие у них дома за городом, пароходы, плантации инжира. Когда люди начинают рассказывать, о чем они мечтают, они становятся сентиментальными. В тот момент презрение к нему пересилило страх, и, глядя на его дорогой костюм, я расхохоталась прямо ему в лицо. Вдруг вся кровь отхлынула у него от лица. Лицо его, и так довольно бледное, тут стало как бумага. У меня душа ушла в пятки, я думала, он меня убьет. Он разбил стакан, который держал в руке, о край стола и пошел на меня. Я, конечно, завизжала от страха. Он остановился и бросил стакан наземь. «Глупо, — сказал он, — сердиться на такую, как ты». Наверное, он подумал, что, порезав мне лицо, он лишится заработка.