Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 25. Дело о небрежной нимфе

Сейчас я пытаюсь объяснить свое тогдашнее состояние тем, что мне пришлось пережить очень тяжелое потрясение, что события последних двадцати четырех часов не прошли бесследно для моей нервной системы. Однако все мои старания отдать себе отчет в происшедшем и отнести мое самочувствие лишь на счет нервов оказались напрасными: меня переполняли дурные предчувствия.

После того как я рассказала Джорджу Олдеру все, что знала, он долго сидел в моей каюте, смотря на меня пристальным, оценивающим взглядом.

Мне становилось не по себе. Это было похоже на то, как змея старается околдовать птичку.

— Минерва, вы уверены, что ничего никому не рассказали? — спрашивал он в который раз.

— Ни одной живой душе, — клялась я. — Можете положиться на мою порядочность.

И тогда я вдруг уловила в его глазах то, что видела в глазах его сестры: это был взгляд безумного человека, придумывающего какой-то особенно изощренный ход, чтобы покончить с этим делом. Не сказав ни слова, он поднялся, повернулся к двери, задержавшись на пороге, повозился с замком, потом вышел и захлопнул за собой дверь.

Меня вдруг охватило предчувствие беды. Я хотела немедленно высадиться на берег, хотела связаться с кем-нибудь из друзей. И подбежала к двери.

Она была заперта: выйдя, Джордж запер дверь снаружи.

Я начала бить в нее кулаками, пинала ногами, дергала за ручку, пронзительно кричала.

Ничего!.. Ураган ревел и завывал вокруг яхты. Мачты дрожали и скрипели под напором огромных волн. Ветер свистел В'такелаже. Волны, разбивавшиеся о борт яхты, заглушали мои беспомощные слабые вопли.

Я беспрерывно вызывала стюарда. Пробовала звонить по телефону. Он молчал. Теперь я понимаю, что Джордж перерезал проводку в моей каюте.

Я озиралась кругом, пытаясь найти способ сообщить кому-то о моем положении, связаться с кем-нибудь, но шум шторма, поздний час и тот факт, что я находилась взаперти в каюте для гостей, сделали это невозможным.

У меня остается одна-единственная надежда. Я решила записать все, что произошло, запечатать в бутылку и выбросить ее в иллюминатор. Тогда, если Джордж придет сюда, я ему скажу, что я сделала. Я ему скажу, что бутылку со временем выбросит волнами на берег, где ее почти наверняка найдут. Таким способом я надеюсь заставить его внять голосу рассудка. Но я чувствую, что этот человек с его дьявольской хитростью сумасшедшего, которая, вероятно, является его фамильной чертой, намерен позаботиться о том, чтобы навсегда заставить меня замолчать.

Минерва Дэнби».

Мейсон чувствовал, как пальцы девушки сжимают его руку.

— Теперь он мой! — торжествующе воскликнула она. — Он мой, мой, мой! Понимаете, что означает это письмо? Он теперь у меня в руках!

— Это>-я у вас в руках, — философски заметил Мейсон. — И мне еще может понадобиться моя рука.

— О, простите.

— Кто такая эта Минерва Дэнби? — спросил Мейсон.

— Я знаю о ней не больше того, что написано в этом письме. Все, что мне известно, это то, что она утонула. Около шести месяцев назад ее смыло волной с борта яхты Олдера. Так рассказывали.

— Поскольку, по-видимому, я стал соучастником стопроцентного ограбления, вы могли бы рассказать мне подробнее о том, что произошло, — предусмотрительно сказал Мейсон.

— О, я всегда знала, что в истории с Коррин что-то нечисто! — возбужденно заговорила девушка. — Я была уверена, что она не умерла, а теперь… О, вы должны понимать, какая огромная разница между тем, что я предполагала, и тем, что случилось на самом деле…

— Какая же именно разница?

— Я родственница Коррин, вероятно, единственная оставшаяся в живых родственница. В этом и состоит разнцца, большая разница.

— В данных обстоятельствах вы бы, мисс, лучше рассказали мне все поподробнее, — настаивал Мейсон.

— А что еще рассказывать? Письмо говорит само за себя.

— Но оно не говорит за вас.

— А зачем мне рассказывать? — спросила она.

— Попытаемся быть реалистами. Для разнообразия, — грустно пошутил Мейсон. — Я ответственный гражданин. Адвокат. Я знаю, что вы совершили ограбление, но обстоятельства принудили меня помочь вам скрыться от правосудия.

— Вы сказали, что вы адвокат.

— Да, я адвокат. Однако может получиться, что Джордж Олдер с огромным удовольствием обвинит меня в том, что я вас подговорил выкрасть эту улику из его дома.

— Неужели вы не понимаете, — презрительно сказала она, — что Олдер не может никого ни в чем обвинить? Он не посмеет предать огласке это письмо.