Найо Марш - Последний рубеж. Роковая ошибка

– Не собиралась спрашивать, – сказала она, – но вы видели его в Сен-Пьере?

– Да, – ответил Рики. – Случайно встретились.

– Ничего передать не просил?

– Нет. Ничего конкретного.

– Живописный какой у вас фингал, – заметила миссис Феррант.

Рики вернулся к себе в комнату.

Закончив осмотр двора, Аллейн зашел в контору – спросить у мистера Харкнесса разрешения взглянуть на комнату племянницы. Харкнесс оглушительно храпел в кресле. Привести его во вменяемое состояние не получилось. В присутствии Фокса Аллейн для проформы высказал свою просьбу и удовлетворился ответом в виде храпа.

Комната Дульси выглядела в точности так, как можно было ожидать: стены, обклеенные фотографиями лошадей, комод и платяной шкаф, набитые одеждой для верховой езды, на полу – сапоги. Постель была скорее скомкана, чем заправлена. На столике рядом с кроватью лежали три потрепанных книжечки порнографического содержания. В ящике комода обнаружился наполовину пустой флакончик противозачаточных таблеток.

– Наверное, проявила неосторожность, – сказал Фокс.

Стали осматривать комнату тщательнее. После нескольких минут бесплодных поисков Планк спросил:

– А вдруг она надеялась, что этот ужасный прыжок подействует, сэр?

– Кто ж знает. Пока больше похоже на то, что прыжок стал кульминацией ссоры с дядей. Часто они ссорились, Планк?

– Только после того, как он своей странной религией увлекся – так в Коуве говорят. До этого они неплохо ладили. Он учил ее ездить верхом и очень гордился тем, какая она выросла.

Фокс откинул голову, рассматривая поверх очков предмет нижнего белья, принадлежавший мисс Харкнесс.

– Свободного поведения, – задумчиво произнес он. – Судя по тому, что говорят. Или, точнее, судя по тому, что вы говорите, сержант.

Сержант Планк покраснел.

– Поговаривают, что это и было камнем преткновения между ними. После того, как Харкнесс на этом своем братстве помешался, стал уж очень сильно злиться на Дульси из-за ее образа жизни. По общему мнению, он пытался выбить из нее эту дурь, но безрезультатно. Я бы даже сказал, что беременность была последней каплей. – Сержант открыл дверь платяного шкафа и наполовину исчез в нем среди пальто.

– Когда Фарамонды и мой сын брали лошадей в конюшне, то как раз стали свидетелем их ссоры: она кричала, что беременна, а он назвал ее вавилонской блудницей.

– Как считаете, могло ли подобное отношение привести к чему-то серьезному? – спросил Фокс.

Планк, все еще с красным лицом, вынырнул из шкафа.

– Нет, мистер Фокс, – громко сказал он. – Не стал бы он натягивать проволоку. Только не Кас Харкнесс. Лошади и конюшня – для него все! А той рыжей кобылкой он дорожит как зеницей ока. Разве стал бы он такое делать хоть пьяный, хоть трезвый, хоть в своем уме, хоть не в своем? – Планк посмотрел на Аллейна. – Я этого человека четыре года знаю, черт побери! Простите. Не в его характере это преступление, если там и правда имело место преступление. Не видать мне повышения по службе, если я не прав!

– Хорошо сказано, – заметил Аллейн. – Только не забывайте, чему нас учили.

– Чему, сэр?

– Не принимать дело слишком близко к сердцу.

– Да уж, – сказал Фокс. – Об этом всегда приходится помнить, сержант. Всегда.

– Я знаю, мистер Фокс. Но даже учитывая…

– Даже учитывая, что Харкнесс запер ее в комнате и под страхом геенны огненной и вечных мук в аду запретил прыгать? – спросил Аллейн. – Это вы хотели сказать, Планк?

– Да, сэр.

В карманах жокейской куртки, висевшей на спинке стула, нашлись грязный носовой платок, немного мелочи и мятый конверт из хорошей бумаги, подписанный аккуратным почерком. Аллейн вынул из конверта листок бумаги с оттиснутым заголовком: «Л’Эсперанс» и адресом. На листке было аккуратным почерком написано: «Утес. Четверг. В обычное время. Л.Ф.»

Аллейн продемонстрировал письмо остальным.

– Л.Ф.? – переспросил Фокс.

– Вряд ли это означает «легкий флирт», – сказал Аллейн. – Разве что в каком-то ироничном смысле.

– Планк, – обратился Аллейн к сержанту, когда они отъезжали от «Лезерс». – Припомните-ка все, что вам говорил Сидни Джонс о разговоре, который у него состоялся с Харкнессом сразу после отъезда компании из конюшни. Не только про ссору с Дульси, но и то, что он говорил самому Джонсу. Не надо заметок, просто расскажите своими словами.

Планк, сидевший за рулем, начал рассказ. Джонс слышал, что они осыпали друг друга проклятиями: Харкнесс со двора, Дульси – из окна своей комнаты. Дульси кричала, что может перепрыгнуть через овраг не только на Рыжухе, но и на Мунго. Дядя угрожал запереть ее в комнате и с яростью запрещал прыгать, особенно на рыжей кобыле. Еще он зачем-то сказал, что она сидит в седле как мешок с картошкой. Она выругалась и с шумом захлопнула окно.