Найо Марш - Последний рубеж. Роковая ошибка

– Итак, – сказал он наконец, – что же произошло? Вы вошли в ее комнату в девять и говорите, что она спала. А вы, – он ткнул пальцем в Аллейна, – утверждаете, что она была мертва. Так?

– Я не утверждаю. Я лишь предполагаю.

– Почему?

– По нескольким причинам. Если бы миссис Фостер спала мирно и естественно, то трудно объяснить, почему сестра Джексон не сообщила о своем визите к ней полиции.

– Я бы сообщила, если бы с ней было что-то не так, – огрызнулась та.

– Вы полагаете, это было самоубийство? – спросил Шрамм.

– Она спала.

– Вы видели таблетки, разбросанные на столике у кровати?

– Нет. Нет!

– Вам не показалось, что она была под воздействием наркотиков?

– Она спала. Мирно и естественно. Спала.

– Вы ведь лжете, да? Да? Ну же!

Повернувшись к Аллейну, сестра затараторила:

– Вы понимаете, я испытала шок. Когда он позвонил и сказал мне, я прибежала, и мы сделали все… такой шок… я начисто забыла, как выглядела комната до того. Начисто.

– Для вас это не было никаким шоком, – серьезно сказал доктор Шрамм. – Вы тертый калач, опытная медсестра. И вы ничуть не сожалели о ее смерти, моя дорогая. Вы злорадствовали. Едва удерживались от смеха.

– Не слушайте его, – залепетала сестра Джексон, обращаясь к Аллейну, – это все ложь. Чудовищная ложь. Не слушайте.

– Нет уж, послушайте, – перебил ее Шрамм. – Это же настоящая фурия, суперинтендант, вы же видите. О да. Узнав о нас с Сибил, она сказала, что желает Сибил смерти, и она не шутила. Это факт, уверяю вас. И могу вам сказать, что то же самое она чувствовала по отношению ко мне. И сейчас чувствует. Вы только посмотрите на нее.

Не то чтобы сестра Джексон являла собой комическую фигуру, но впечатление, безусловно, производила нелепое. Бархатный берет съехал на левый глаз, и ей приходилось запрокидывать голову под причудливым углом, чтобы смотреть из-под него. В странной и чрезвычайно неприятной ситуации, которая сложилась, она на миг напомнила Аллейну гротескную даму с шуточной открытки.

Последовал обмен обвинениями, которые выкрикивались одновременно. Это была ссора из тех, что для следователя – манна небесная. Аллейн все записывал прямо у них под носом и, как уже бывало ранее, испытывал в тот момент острую неприязнь к своей работе.

Они повторялись до тошноты. Она сыпала типичными клише отвергнутой любовницы. Он, по мере того как речь его становилась более членораздельней, тоже терял всякую осторожность и все больше конкретизировал свои обвинения в том, что она угрожала причинить вред Сибил Фостер, и даже намекнул, что во время пребывания в двадцатом номере она могла «посодействовать» Сибил принять смертельную дозу.

После этих слов оба вдруг замолчали, в ужасе уставившись друг на друга, а потом, впервые с начала «обмена любезностями», – на Аллейна.

Тот закончил делать записи и закрыл блокнот.

– Я могу и, вероятно, должен попросить вас проехать со мной в полицейский участок и подать заявления. Там вы можете отказаться что-либо говорить или писать, пока не встретитесь со своими адвокатами. На все это впустую уйдет уйма времени. Потом вы можете заявить, что оба были мертвецки пьяны и что я, воспользовавшись вашим ослабевшим состоянием, неправильно истолковал ваши заявления, и захотите забрать их обратно. Все это будет утомительно и непродуктивно. Вместо этого я предлагаю, чтобы вы вернулись в «Ренклод», все хорошенько обдумали и после этого составили свои заявления. Полагаю, вы были слишком заняты, чтобы обратить на это внимание, но я подробнейше все записал. Я сделаю расшифровку вашего разговора и приглашу вас подписать ее. А теперь вам, наверное, хочется уехать. Если, разумеется, вы в состоянии вести машину. Если нет, вам стоит пройти в туалетные комнаты и сунуть два пальца в рот. Я буду с вами на связи. Хорошего вам вечера.

Он оставил их с открытыми от изумления ртами, сел в машину и подождал минут пять, пока они не вышли. Каждый сам по себе, ступая с нарочитой осторожностью, они проследовали к своим машинам и – очень медленно – отъехали.

Фокс не остался ночевать в своей комнате в пабе. Они с Аллейном пропустили по стаканчику перед сном в его номере.

– Ну и ну! – сказал Фокс, потирая колени ладонями. – Вижу, это было прямо как в кино. Жаль, что меня там не было. И как вы это истолковываете, мистер Аллейн? Например, что касается сестры Джексон. Она зашла в комнату покойной около девяти вечера, тот, который на каучуковых подошвах, увидел это из чулана и теперь ее шантажирует. И это дает нам еще одно доказательство – если мы в нем нуждаемся, – что «каучуковые подошвы» – это Клод?