Наталья Веселова - Одиннадцатый час

– Зайка – чудесно. Кушает хорошо, здорова, только скучает по тебе немножко, а так – все в порядке.

– Ну и славно, – Ирина дала себя поцеловать еще раз и подтолкнула племянницу к выходу.

Как только Юля оказалась в коридоре, ее улыбка тотчас завяла. Передернувшись всем телом, она бегом бросилась вон из клиники. У выхода ожидала грязно-серая латанная-перелатанная «копейка», откуда при появлении Юли немедленно взволнованно высунулась чернявая голова ее мужа Вадика.

– Ну как, удалось? – еще за десяток метров крикнул он.

– Как бы не так, – Юля обогнула машину, резким движением открыла дверцу и плюхнулась рядом с мужем. – Не дает нипочем, старая сволочь.

– Ничего не можешь путем сделать! – с места в карьер озверел супруг. Трудно, что ли, было ей зубы заговорить?! Про кактусы сказала?

Лицо Юли превратилось из миленького в хищное:

– Заговоришь ей! «Я помру, пусть и кактусы тоже», – сделав «крысиное лицо», передразнила она. – Ничего не слушает, сам бы попробовал! Только про кошку и спросила, больше ничто ее не волнует…

Вадик два раза треснул кулаком по рулю, каждый раз сопровождая удар смачным «С-стерва!» – и было непонятно, к кому это оскорбление относится.

– Завтра же выброшу эту вонючую Зайку! – вдруг рявкнул он. – Так бы и сказала ей: не дашь, мол, ключ, мегера, мы твою драную кошку…

– Совсем, что ли, сбрендил? – возмутилась жена. – Соображаешь, что она после этого с завещанием сделает?! – Юля перевела дух. – Ничего не попишешь, ждать придется, пока помрет. Я сегодня врача видела лечащего, так он говорит, две-три недели… Будем терпеть.

– Да не могу я терпеть три недели!!! – по-бабьи взвизгнул Вадик. – Мне послезавтра бабки отдать надо, хоть зарежься! Иначе уйдет «вольва», где потом за такие гроши купишь?! – он призадумался на минуту. – Слушай, поехали, взломаем, к чертям, а? Она

же все равно не вернется и ничего не узнает…

Юля скорчила быструю безнадежную гримаску и прищелкнула языком:

– Заманчиво… Только нельзя… Если хоть кто-то… Знаешь, сколько случайностей может быть, каких мы и не предполагаем? Соседка, например, в глазок увидит, пойдет и настучит… Да и мало ли еще что… Тогда из-за ерунды мы вмиг лишимся всего… Нет, нет, нельзя рисковать.

«Вольва» почти новая и задаром – это ерунда по-твоему, да?! Ты хочешь на этом металлоломе всю жизнь ездить, да?! Так она скоро на улице развалится, и ее никто уже не соберет!

Жена взглянула на мужа с ненавистью:

– Ты – идиот, – уверенно сказала она. – Если нас застукают, то это подсудное дело. А вдруг у нее там где-нибудь сигнализация? А? Об этом ты подумал? А если и нет, и возьмешь ты пару-тройку ее побрякушек, но нас поймают потом? Даже если она и под суд

нас не отдаст, то остального наследства лишит наверняка! И будешь ты нищим на «вольво» – всю оставшуюся жизнь. А так… через пару недель она помрет, мы сразу же ключ заберем, пока квартиру не опечатали, все там подчистим, а уж через полгода преслокойненько вступим в права наследства на все движимое и недвижимое… Плюнь ты, дурак, на эту «вольву»: через полгода «мерина» купишь.

– Так ведь сама же в руки идет! – простонал Вадик.

– Это – кажется. Это – соблазн, – наставляла Юля. – Тебя лукавый подставляет, чтоб ты польстился, а потом оказался по уши в дерьме.

Вадик с сомнением уставился на жену:

– А она точно скоро помрет? Онколог-то что говорит?

– Да то и говорит, что метастазы уже в печени, позвоночнике и по лимфоузлам пошли. Когда процесс так начинается, то он идет со скоростью света – сам знаешь. И ничем его не остановить. Словом… – Юля провела ребром ладони по горлу и выразительно глянула на мужа. – Не беспокойся, это дело решенное. Нам главное сейчас не оступиться, а то потом всю жизнь локти кусать будем.

Супруг ее вздохнул:

– Ладно, будем считать, ты меня убедила. А все-таки жаль «вольву». Ох, жаль, мать твою…

Минут пять не желала заводиться проклятая «копейка», а когда завелась и тронулась, в салоне завоняло горелым. Вадим осторожно отчалил от тротуара и неуверенно потащился в первом ряду. Чтобы расслабиться, он закурил, и ехал молча, изредка бросая раздраженный взгляд в сторону тоже притихшей жены.

Вадик ненавидел ее давно, остро и непримиримо и, прежде всего, за то, что она всегда оказывалась права во всем – вот как сейчас. Он предпочел бы лучше самостоятельно совершать какие угодно ошибки и добросовестно платить за них впоследствии, лишь бы не убеждаться ежедневно в том, что он безнадежный дурак по жизни, не чувствовать у себя на плече этой твердой, неумолимой руководящей руки жены. Но каждый раз после того, как она спокойно и безжалостно в двух словах объясняла ему, почему следует поступать так или иначе, и к каким последствиям приведет тот или иной поступок, действовать по своему разумению он не решался – до того убедительно звучали все ее доводы. Сделать после этого по-своему означало оказаться уже не гипотетическим, а достоверным дураком…