Эрл Гарднер - Перри Мейсон. Дело о мрачной девушке. Дело о воющей собаке

– А если вы промахнетесь?

– Вот тогда, вероятно, я погублю свою репутацию, – улыбнулся Мейсон.

– Но вы не имеете права так рисковать.

– Как бы не так! Я не имею права поступать иначе. – Он встал и выключил свет. – Пошли домой, Фрэнк.

Клод Драмм решительно начал утреннюю атаку, пытаясь отыграться за сокрушительное поражение. Совершено убийство, хладнокровное убийство мирно бреющегося человека. И кто-то должен заплатить за это.

Полицейские рассказывали о верной овчарке, пытавшейся защитить хозяина, но безжалостно застреленной хладнокровным убийцей. Фотограф представил полный набор снимков, в том числе и голову собаки крупным планом, с остановившимися глазами и вывалившимся языком. Судебный медик сообщил, что в Форбса стреляли в упор, так как на коже убитого остались пятнышки от пороховых ожогов.

Время от времени Мейсон задавал вопрос, касающийся какой-нибудь мелкой подробности, упущенной свидетелем. Ничто в его поведении не напоминало вчерашнего победителя.

И постепенно улыбки исчезли с лиц многочисленной аудитории. Им на смену пришли настороженные взгляды в сторону Бесси Форбс. Убийство есть убийство. И кто-то должен за него отвечать.

Присяжные, занимая свои места, вежливым кивком здоровались с Мейсоном и сочувственно смотрели на обвиняемую. К полудню они избегали взгляда адвоката.

Фрэнк Эверли пошел перекусить вместе с Мейсоном. Молодой человек съел две-три ложки супа, едва притронулся к мясу и отказался от десерта. Чувствовалось, что он очень взволнован.

– Можете мне сказать одну вещь, сэр? – спросил он, когда Мейсон, покончив с едой, откинулся в кресле и закурил.

– Разумеется.

– Победа уплывает у вас из-под носа, – пробормотал Эверли.

– Неужели?

– Я слышал разговоры в зале суда. Утром эту женщину оправдали бы в мгновение ока. А теперь ей не спастись, если только она не докажет свое алиби. Присяжные начали осознавать, что Форбса хладнокровно застрелили. Когда Драмм говорил о преданной собаке, отдавшей жизнь за хозяина, на их глаза навертывались слезы. А как многозначительно переглядывались они, когда медик сообщил о том, что в момент выстрела пистолет находился лишь в двух футах от груди Форбса.

– Да, – согласно кивнул Мейсон, – но худшее еще впереди.

– О чем вы говорите?

– Если я не ошибаюсь, первым свидетелем защиты, вызванным обвинением после перерыва, окажется продавец из магазина спортивных товаров в Санта-Барбаре. Он привезет с собой выписку, в которой будут указаны дата продажи пистолета и фамилия покупателя. Он опознает Бесси Форбс как человека, купившего этот пистолет, и покажет ее подпись. После этого ни у кого из присутствующих не останется и капли симпатий к обвиняемой.

– Но разве нельзя остановить его? – воскликнул Эверли. – Вы же можете протестовать, сосредоточить внимание присяжных на себе, как-то сгладить ужасное впечатление, которое произведет выступление продавца.

Мейсон затянулся и выпустил кольцо дыма.

– Я не собираюсь его останавливать.

– Но вы можете добиться перерыва. А не то отвращение к убийце захлестнет присяжных.

– Именно этого я и добиваюсь.

– Но почему?!

Мейсон улыбнулся:

– Вы ни разу не принимали участия в избирательной кампании?

– Нет, разумеется, нет, – ответил Фрэнк.

– Значит, вы не знаете, какое странное явление – настроение толпы?

– Что вы имеете в виду?

– В нем нет ни постоянства, ни логики. И настроение присяжных подчиняется тем же законам.

– Мне не совсем ясно: к чему вы клоните?

– Вы, несомненно, любите хорошие пьесы?

– Да, конечно.

– И видели пьесы, вызывающие душевные переживания? Когда к горлу подкатывает комок, а на глазах выступают слезы?

– Да, разумеется, но какое отношение…

– Когда вы в последний раз видели подобную пьесу?

– Ну, буквально несколько дней назад.

– И вы, конечно, запомнили самый драматический момент, когда вы не могли даже вздохнуть, а слезы мешали увидеть, что происходит на сцене?

– Да, я никогда не забуду это мгновение. Женщина…

– Не в этом дело, – перебил его Мейсон. – Позвольте спросить, а что вы делали через три минуты после этого самого драматического момента?

Эверли недоуменно моргнул:

– По-прежнему смотрел на сцену.

– И что вы испытывали?

– Я… – Неожиданно он улыбнулся.

– Ну, смелее. Так что вы делали?

– Я смеялся, – ответил Эверли.

– Совершенно верно.

– Но, – пробормотал Эверли после долгого раздумья, – я не понимаю, при чем здесь присяжные?