Юлия Андреева - Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский

Почтовый ящик, созданный верным Штамбке, находился в старой кирпичной стене недалеко от дома Бестужева. Но Екатерина Алексеевна нащупала и другой способ общения с бывшим великим канцлером, оказалось, что ее камердинер Шкурин дружит с капитаном караула, поставленного в доме Бестужева. Капитан не отказался помогать цесаревне и тут же свел Шкурина с сержантом гвардии Николаем Колышкиным, который караулил Бернарди.

Меж тем комиссия по делу Бестужева, наконец, разродилась слабыми, ничем не аргументированными претензиями: бывшего великого канцлера обвиняли в оскорблении Ее Императорского Величества, также было сообщено, что он вносил раздор между Ее Императорским Величеством и Их Императорскими Высочествами. Оба обвинения были смехотворны, и государыня рекомендовала поискать более убедительные причины ареста.

Тогда было решено разослать депеши во все иностранные государства, в переписке с которыми состоял Бестужев, дабы те выслали копии его писем.

Шувалов предполагал, что удастся отыскать противоречия между письменными приказами Ее Величества и тем, что писал в своих депешах великий канцлер. Одновременно он попросил выдать ему документы, с которыми следовало их сличать. Выяснилось, что государыня никогда ничего не писала и не подписывала, так что сличать оказалось не с чем. А зачем ей было самой трудиться, когда на то есть великий канцлер? Иностранные посольства не спешили выполнять просьбу Шувалова. Кто же в здравом уме станет дублировать архив за двадцать лет? А если и станет, на какие шиши все это переписывать и перевозить?

Дошло до того, что как-то сама государыня, подозвав к себе Екатерину Алексеевну, попросила ее передать великому князю, чтобы тот отослал Штамбке в Голштинию, так как открыты его сношения с графом Бестужевым, и не сегодня-завтра Шувалов арестует его. Одновременно с этим польскому королю было отправлено письмо с просьбой отозвать графа Понятовского.

Распрощавшись с любимым, цесаревна приказала Шкурину принесли все ее счетоводные книги, сама положила их в камин и подожгла. «Смотрите, будьте свидетелем, что все мои счета и бумаги сожжены, для того, чтобы, если вас когда-нибудь спросят, где они, вы могли бы поклясться, что видели, как я тут сама их жгла», – изрекла она. Это можно было бы считать весьма похвальным, если бы одновременно с тем вдруг не стало известно, что по какой-то непостижимой причине Шувалов поставил сержанта Колышкина сторожить Бестужева, так что тот одно дежурство был у бывшего канцлера, а другое у ювелира. В общем, цесаревна продолжала помогать Бестужеву, не обращая внимания даже на то, что подозревавший ее в противоправительственной деятельности супруг демонстративно перестал бывать в ее комнатах, впрочем, она и сама опасалась приглашать к себе кого-либо, со дня на день ожидая ареста.

В то время при дворе обсуждали всего два предмета: участь Бестужева и скорую высылку Екатерины Алексеевны. Должно быть, поэтому, расправившись со всеми своими бумагами, она написала письмо государыне, в котором просила позволить ей удалиться от двора. Она благодарила Ее Императорское Величество за все то хорошее, что та для нее сделала, и просила ее не оставлять своими милостями маленьких Павла и Анну. Но вместо ответа государыня удалила от Екатерины Алексеевны верную ей Владиславову.

Шешковский метался по крепости, не в силах решиться ни приехать к Фредерике, дабы успокоить ее, ни написать ей. Меж тем цесаревна встретилась с духовником государыни и упросила того устроить ей встречу с Елизаветой Петровной. Встреча состоялась за полночь, сам Шувалов велел разбудить великую княгиню и препроводил ее в покои императрицы.

На счастье, беседа проходила в комнате, прослушиваемой Тайной канцелярией, так что Шешковский узнал, что Екатерину Алексеевну обвиняют в том, что она состояла в переписке с арестованным Бестужевым и Апраксиным. Шувалов доставил Ее Императорскому Величеству три письма, написанных рукой великой княгини.

– Вам запретили писать кому бы то ни было, отчего же вы писали Апраксину? – громыхала Елизавета Петровна. В этот момент отворилась дверь, и кто-то из слуг пропустил в комнату немало напуганного великого князя.

– Просто потому, что я принимала участие в фельдмаршале, которого очень любила. Я просила его следовать вашим приказаниям, – простодушно ответила цесаревна. – Остальные два письма содержат только одно – поздравление с рождением сына, а другое – пожелания на Новый год.