Алёна Волгина: Майская гроза [СИ]

Яна Григорьевна лежала на кровати, будто тоже решила прилечь после обеда. Она даже не переоделась. Рот ее был приоткрыт, глаза полузакрыты. По моей спине пробежал озноб. Лжедмитрий, не растерявшись, схватил женщину за руку, а его спутник схватился за телефон.

— «Скорую» вызвать? — Павел Сергеевич лихорадочно пытался попасть по кнопкам, руки у него дрожали.

— Кажется, уже поздно.

Я отвела глаза от распростертой на кровати Яны Григорьевны, испытывая странную неловкость. Все равно что подсматривать за спящим, даже хуже. Обстановка номера ничем не отличалась от моего: зеркало с тумбой, узкий платяной шкаф, письменный стол. На тумбе под зеркалом стояли несколько разномастных флакончиков, рядом лежал дорогой фотоаппарат. На полу недалеко от двери валялась выбитая щеколда. От напряжения, разлитого в комнате, воздух как будто звенел. Очень хотелось открыть окно.

Потом мы все в подавленном настроении сползлись в столовую, ожидая, когда нами займется полиция. За окнами метались синие всполохи «мигалок» на двух служебных машинах. Какие-то люди ходили туда-сюда, причитала растерянная администраторша Елена. Наконец, к нам спустился оперативник с усталым хмурым лицом. Допрос был быстрым и формальным. Мы с удивлением узнали, что полицейские подозревали самоубийство или несчастный случай. Окна в номере Яны Григорьевны были закрыты, дверь тоже — на замок и на щеколду. Рядом с кроватью нашли чашку с недопитой водой, а в аптечке — снотворное и таблетки от гипертонии.

Когда оперативник спросил, были ли у Яны Григорьевны причины покончить с собой, повисло изумленное молчание. Растрепанная дама с химзавивкой печально покачала головой, Павел Сергеевич нахмурился. Пожилые супруги Востриковы сидели очень тихо, и в их понурых лицах вдруг проступило отчетливое сходство, как это часто бывает с людьми, долго живущими вместе. Поодаль маячила радужная головенка Марины.

— Это просто невозможно! — всхлипнула «химзавивка», которую, как я теперь знала, звали Валентиной Петровной. — Яночка просто не могла… Ах ты, господи! Вот так раз в десять лет вырвешься в отпуск, а тут такое!

Павел Сергеевич успокаивающе погладил ее по плечу. Он выглядел слегка озадаченным и смущенным:

— Послушайте, — сказал он оперативнику. — Может быть, это неважно, но, кажется, я последний, кто видел Яну перед… тем, как ее нашли. Это было четыре часа назад. Я сидел в холле, разбирал почту в телефоне, а Яна вышла из столовой. Мне показалось, что она чем-то расстроена. Спросила вдруг: «Я, наверное, кажусь вам смешной?» и быстро ушла. Наверное, нужно было ее как-то успокоить, но я даже не сообразил, что сказать…

— Не смейте себя обвинять! — воскликнула вдруг Вострикова, нервно стискивая пальцы. — Яна расстроилась вовсе не из-за вас! Что ты молчишь? — напустилась она на Марину. — Я ведь слышала, как ты на нее вызверилась! Это ты ее довела!

Маринка подскочила на стуле и побледнела так, что на носу проступили веснушки.

— Неправда!

— Это ты виновата!

Вмешавшийся оперативник быстро навел порядок, но все равно эта сцена оставила тягостное впечатление. Ничего нового по ходу допроса больше выяснить не удалось.

Ночью я никак не могла заснуть. Бледное пятно луны светилось даже сквозь зашторенные окна; шум деревьев, живых от ветра, казался уже не убаюкивающим, а грозным и тревожным. Вдруг в размеренное дыхание ночи вкрался другой звук, и доносился он не с улицы, а из коридора. Тихий-тихий вкрадчивый скрип. Я, едва дыша, поднялась с постели и на ватных ногах подобралась к двери. Что-то стукнуло за стеной, кто-то приглушенно выругался. Стены здесь были словно бумажные, и я отчетливо слышала, как в номере Яны Григорьевны кто-то ходил.

Мои пальцы сами сжались на ручке двери, сердце колотилось, как сумасшедшее. Снова что-то скрипнуло, по коридору быстро прошуршали удаляющиеся шаги. Если я чуть-чуть приоткрою дверь… Нет! Я отступила, отерла взмокшую ладонь. Не хочу в это вмешиваться! Кто бы это ни был, вряд ли он приходил с добрыми намерениями.

Из-за ночных треволнений я проспала завтрак, так что просто выпила чаю в номере и вышла пройтись. Аллея возле главного корпуса была обсажена высоченными березами, в их растрепанных ветках залихватски чирикали воробьи. Одуряюще пахло мокрой землей и талым снегом. Всю дорожку усыпали клейкие почки, пройдешь пару шагов — потом подошвы не отчистишь. Я мысленно извинилась перед здешним садовником и свернула на газон. Среди острых иголочек молодой травы в жирной черной земле отчетливо виднелись глубокие вдавленные следы. Они привели меня в дальний конец сада, где за кустами мелькали две яркие куртки — Марины и Лжедмитрия. Девушка что-то возбужденно тараторила, размахивая руками. Очень хотелось подслушать их разговор, но наш бухгалтер, очевидно, обладал развитым боковым и затылочным зрением, так что быстро меня заметил.