Алёна Волгина - Свидетель обвинения

– Боевые раны? Я смотрю, у барона Маншота крепкие лакеи и хорошие псы, – посочувствовал Балло.

Приятели вынуждены были согласиться. Особняк барона, на первый взгляд производивший впечатление несерьёзного пряничного домика, на деле оказался крепким орешком, с тонко продуманной, безжалостной к грабителям системой охраны. Сейф в спальне казался недосягаемым. Несмотря на все старания, друзьям не удалось продвинуться дальше заднего двора. Барон наверняка смеялся над ними до колик.

– Ну, кое-чего мы всё-таки добились, – проворчал Бошан. – Маншот теперь постоянно таскает футлярчик с камнем при себе. И никуда не выходит без охраны.

– Ничего! – успокоил их Балло. – Надеюсь, вам послужит утешением, когда я обведу вокруг пальца этого надутого золочёного пингвина! Только чур не мешать! Теперь мой ход, – и Балло, вежливо приподняв котелок, упорхнул, оставив приятелей в состоянии смутной тревоги.

Стоило ему скрыться за поворотом аллеи, как две головы тут же склонились друг к другу, едва не столкнувшись лбами.

– Вот прохвост! Поди, соблазнит какую-нибудь служаночку, и та вынесет ему камень, как под гипнозом! – встревожился Гошен.

– В баронском доме нет девиц, только старая экономка. Если Балло сделает из неё дуру, я первый буду ему аплодировать, – ухмыльнулся Бошан.

– Да наш кошак охмурит кого угодно, хоть баронскую псину! Черт его знает, вдруг он действительно… А как же мы?!

Спасительная идея поразила обоих одновременно, как удар молнии.

– Пусть Балло ограбит барона…

– А мы ограбим его!

– Идёт! Теперь мы точно глаз с него не спустим!

***

(в день происшествия)

Воистину, сегодня был великий день! В этот вечер в кабаре «Рыжий кот» собралось самое блестящее общество Лютеции. Сегодня должен был состояться бенефис знаменитой мадемуазель Сирин, уже две недели манкировавшей выступлениями по причине сильной простуды. Заметки о состоянии здоровья популярной актрисы ежедневно появлялись в газетах, и жители Лютеции просматривали их с не меньшим вниманием, чем биржевые сводки и светские сплетни. Неудивительно, что душный зал был полон – просто яблоку негде упасть. Здесь коротали время поэты и художники, ищущие вдохновения, юные бездельники и светские львы. Явились даже барон Маншот, частенько прижимающий руку к груди, и граф де Вильер, несколько свысока озирающий общество в монокль. В общем, желающих насладиться музыкой сегодня собралось чрезвычайно много. Маркиз де Паон, известный острослов, едко заметил по этому поводу, что светское общество в последнее время явно страдает от перенаселения. В задних рядах мелькал фотограф – молодой проворный парень с забавными набриолиненными усиками и чёрными, как вакса, волосами. Он суетился, стараясь поудобнее пристроить свой неуклюжий красный ящик.

Наконец, занавес распахнулся, обнажив яркие помпезные декорации, – и чарующий голос мадемуазель Сирин разлился по залу, как золотистая медовая река. Многие затаили дыхание. Свита из танцовщиц могла бы сегодня особенно не стараться, всё равно на них почти не обращали внимания. Все согласились, что Сирин в этот вечер превзошла саму себя. После очередной песни, встреченной особенно шумными аплодисментами, красавице вдруг вздумалось спуститься в зал, чего раньше она никогда не делала. Толпа горячо приветствовала это новшество. Тут же к сцене протянулись десятки крепких рук, сверкая накрахмаленными манжетами и бриллиантовыми запонками. Совершенно случайно мадемуазель Сирин оперлась на ладонь барона Маншота. Тот, слегка вспотев от такой чести, поклонился певице так почтительно, как не всегда кланялся даже в светских гостиных. Сирин польщённо улыбнулась. Стоило ей сойти со сцены, как её со всех сторон обступили восторженные поклонники.

– Фото! Господа, господа, давайте сделаем фото!

Фотограф ужом проскользнул сквозь толпу собравшихся, поправил бутоньерку у одного, подмигнул другому. Мадмуазель Сирин он взял под ручку и, расшаркиваясь, поместил её в центр композиции, как роскошный цветок. Потом, сгорбившись, замер за аппаратом, поднял руку – и тут свет погас.

Из разных углов посыпались смешки, иронические комментарии. Внезапно атмосферу искристого хмельного веселья прорезал душераздирающий крик:

– Мой камень! Держите вора!

Служащие кабаре оказались на высоте: темнота продлилась не дольше минуты, никто не успел даже толком испугаться. Вспыхнувший мягкий свет озарил озадаченную и притихшую толпу, творожисто-бледную физиономию барона и растерянную мадемуазель Сирин, явно готовую упасть в обморок, к вящей радости окружающих её кавалеров.