Рекс Стаут - Окошко для смерти

Ниро Вулф мрачно смотрел из-за письменного стола на посетителя, рассевшегося в красном кожаном кресле. Я расположился на стуле, повернувшись спиной к столу и положив на колени блокнот.

Вулф был мрачен отчасти из принципа, отчасти по той причине, что Дэвид Р. Файф заранее не испросил позволения нанести визит. Можно, конечно, считать это вовсе не обязательной процедурой: для того и существовала приемная в первом этаже старого каменного дома на Тридцать пятой улице. Вулф сидел в своем любимом кресле и точил на обшарпанном бруске нож для бумаг. Я, Арчи Гудвин, сгорал от желания отработать свое жалование и исполнить любое, даже самое странное повеление хозяина. На кухне Фриц Бреннер готовил обед, держа ушки на макушке, чтобы не пропустить один короткий и один длинный звонок; сигнал этот означал — «пиво!» Наверху, в оранжерее, шуровал Теодор Хорсмен, перепеленывая знаменитые десять тысяч орхидей Вулфа. И наконец, в красном кожаном кресле сидел мужчина, который нуждался в услугах детектива, — в противном случае его бы здесь не было. Если бы не существовал он и ему подобные, мы, то есть Фриц, Теодор и я, искали бы сейчас какую-нибудь паршивенькую работенку, а что делал бы Вулф, я даже представить не могу. Но Вулф был мрачен. Файф должен был заранее договориться о встрече, просто обязан!

Посетитель сидел в своем кресле, подавшись вперед, не касаясь позвоночником спинки. Плечи у него были узкие и вислые, бледное лицо выглядело так, будто им крайне редко пользовались. Я бы дал ему лет пятьдесят, однако если обстоятельства вынуждают человека обратиться к частному детективу, то выглядит он, как правило, старше своих лет. Он назвал свое имя, адрес и род занятий — профессор кафедры английского языка Одабонского университета в Бронксе — после чего несколько усталым голосом сообщил, что желал бы привлечь Вулфа к расследованию семейного дела интимного свойства.

— Супружеская измена? — Вулф издал звук, идеально соответствовавший его настроению.

— Нет, что вы! — посетитель помотал головой. — Я вдовец, у меня двое детей студентов… Это касается моего брата Бертрама, точнее, его смерти. Он умер от воспаления легких в ночь на воскресенье. Я полагаю, следовало бы разъяснить некоторые подробности…

Вулф бросил на меня взгляд, который я стоически выдержал. Если он позволит Файфу разъяснить подробности, не исключено, что придется поработать. А работу он ненавидел, особенно когда счет в банке выглядел примерно так, как сегодня. Я крепко сжал губы, и Вулф разочарованно обратился к визитеру:

— Прошу, — пробормотал он и глубоко вздохнул.

Файф разъяснял некоторые подробности, а я делал заметки в блокноте. Его брат Бертрам после двадцати лет молчания неожиданно и без всякого предупреждения объявился в Нью-Йорке, снял шикарный номер в «Черчилль тауэрс» и установил связь с семейством — со старшим братом Дэвидом, который сидел у нас в приемной собственной персоной и разъяснял некоторые подробности, с младшим братом Полом и с сестрой Луизой, именующейся ныне миссис Винсент Таттл, — и все они с удовлетворением узнали, что он сорвал банк; естественно, Дэвид выразился несколько иначе: «брата постигла удача» в образе урановой жилы длиной в четыре мили неподалеку от местечка под названием Блэк Элбоу, где-то в Канаде. Все-таки иногда приятно услышать, что кто-то из родственников стал миллионером!

Ну так вот, значит, они радостно встретили Бертрама, братишечку Берта, и молодого человека по имени Джонни Эрроу, прибывшего с ним из Канады и тоже поселившегося в «Черчилль тауэрс». Берт держался братски, проявлял живой интерес к прежним связям и старым воспоминаниям. Он даже попросил Пола, который держал агентство по продаже недвижимости, выяснить, существует ли хоть какая-то возможность приобрести старый дом в Маунт Киско, где все они родились и провели детские годы. Все шло к тому, что он собирается вновь записаться в члены семьи. Десять дней назад Берт пригласил всех в субботу на ужин и в театр, но в четверг подхватил воспаление легких. Ложиться в больницу он отказался и остался хворать дома; он решительно не хотел, чтобы из-за его недомогания сорвался субботний семейный ужин и посещение театра. Так что в субботу около полудня все собрались в его номере, выполнили намеченную программу, а после представления вернулись распить бутылочку-другую шампанского и чего-нибудь на скорую руку перекусить.