Майкл Иннес - Остановите печать!

– Лично я, – громко произнес Маммери, словно бы обращаясь к портрету доктора Гровера над камином, – не стал бы оценивать качество портвейна по его аромату.

Бентон переместил стул, чтобы сидеть спиной к малому столу, и сказал:

– Жаль, что мы не можем отведать фонсеку [10] Сорт портвейна. урожая тысяча восемьсот девяносто шестого года. – Бентон был человеком нервным и постоянно встревоженным, жил с оглядкой и часто вставлял реплики невпопад. – Да, мне бы хотелось выпить немного вина из того урожая.

Буссеншут расколол грецкий орех.

– Фонсека? Мы приберегаем его ко Дню отцов-основателей через месяц. Между прочим, я получил письмо от Джаспера Шуна.

– От того Шуна, что торгует оружием? – спросил Уинтер, чей склад ума всегда выделял аспекты, представлявшие общественный интерес.

– От того Шуна, который считается крупнейшим коллекционером? – спросил Бентон, который всегда и к любому вопросу подходил в первую очередь с научной точки зрения.

– Да, именно от того Джаспера Шуна. Уинтер, не от вас ли я слышал, что портвейн – не самое лучшее из вин?

– Интеллектуальное удовольствие от вина, – ответил Уинтер со скучающим видом человека, которого заставляют повторять банальный афоризм, – никогда не может быть получено, если речь идет о портвейне. Так что же Шун?

Не меняя благодушного выражения лица, Буссеншут сложил губы трубочкой, втянул в себя немного портвейна вместе с воздухом и после раздражающе долгого раздумья выдал:

– Что ж, не стану отрицать, что по-настоящему добрый кларет [11] Обобщающее название, принятое в Англии для красных вин всех сортов из региона Бордо во Франции. лучше идет под трапезу.

– При условии, – добавил Бентон, – что у нас когда-нибудь научатся подавать кларет только к десерту. Но вы говорили что-то о весточке, полученной от Шуна.

– Да, от Шуна. Но вы не можете не согласиться со мной, дорогой Бентон, что марочные портвейны созревают быстрее и лучше просто старых, ведь верно?

Бентон, разрывавшийся между двумя интересными для него темами, нервно крутил головой, как осел, поставленный между двумя морковками.

– Да, – ответил он. – Совершенно согласен. А потому жалею, что мы не заложили в подвал больше вина урожая тысяча девятьсот семнадцатого года. И тысяча девятьсот двадцатого тоже. Это умножило бы наше удовольствие и бодрость. – Он печально покачал головой. – Мне бы хотелось познакомиться с Шуном.

– С Шуном? – переспросил Буссеншут с таким видом, словно эта фамилия прозвучала впервые. – Ах, да, так вот – о Шуне. Он сделал совершенно необычайное открытие. Уинтер, не давайте графину застаиваться на месте.

Уинтер, чьи мысли тоже теперь раздвоились и метались между Пауком и новой интригующей темой, игру с которой затеял ректор, налил себе портвейна. За малым столом Маммери громко вздохнул, что служило признаком отчаянных усилий, которые он прилагал, дабы и впредь подслушивать чужой разговор.

– Шуну удалось приобрести весьма примечательный папирус, – продолжил Буссеншут, раскалывая еще один орех. – А это такой древний документ, дорогой Уинтер, который писали на материале, изготовленном из стеблей растения, называвшегося Cyperus Papyrus. Вы следите за ходом моей мысли?

Одной из самых невыносимых черт характера Буссеншута была манера неожиданно начинать общаться с коллегами так, словно они несмышленые первокурсники. Но он уже снова повернулся к Бентону:

– Так вы утверждаете, что у нас мало тысяча девятьсот семнадцатого года? Действительно очень жаль. Вино того урожая как раз сейчас достигло своих наилучших кондиций.

– И тысяча девятьсот двадцатого года, – повторил Бентон.

От маленького стола донесся звук, похожий на те, что производят остатки воды, когда их втягивает сливное отверстие ванны. Это Маммери снедали нетерпение и возмущение.

– И тысяча девятьсот двадцатого? – пробормотал Буссеншут, глядя на Бентона с величайшим изумлением. – Нет, мой добрый друг, я говорил о четыреста седьмом годе. И ни о каком другом.

Маммери разом затих. Одновременно в сознании Уинтера мысли об Элиоте отступили, потерпев сокрушительное поражение.

– А с чем у нас ассоциируется четыреста седьмой год до Рождества Христова? – спросил Буссеншут, оглядев стол так, словно перед ним простиралась обширная аудитория для лекций. – Позвольте же вам напомнить. Он ассоциируется с восстановлением Эректеума [12] Один из храмов комплекса Акрополя в Афинах. . Но сначала мне хотелось бы подробнее остановиться на том, что есть папирус как древний материал для письма.