— Ты же видишь, он делает это нарочно. Ему доставляет удовольствие изводить Пикока. Как жаль, что этот боров такой хороший певец.
— Иначе кто бы его здесь держал, — сказал Адам. — Я думаю, он доиграется, доведет кого-нибудь до смертоубийства.
— …и все же, если вы позволите, я предпочел бы оставить все как есть, — произнес Пикок, стоя за дирижерским пультом. — В этом месте явно необходим дополнительный импульс.
— Хорошо, — неожиданно согласился Шортхаус. — Я буду пытаться следовать вашему ритму. Если, конечно, получится.
— Скотина, — горячо прошептала Джоан. — Презренный осел. У него совершенно нет чувства ритма.
Адам вздохнул:
— Еще одна остановка, и мы сегодня третий акт не пройдем.
Оркестр заиграл снова. Дошли до того места, которое обсуждалось, и Шортхаус опять отстал. Пикок постучал палочкой по пульту, и музыка прекратилась.
— Ну теперь будет веселье, — сказала Джоан.
— К сожалению, мистер Шортхаус, мы в очередной раз оказались впереди вас.
— Мистер Пикок, если мои усилия как можно точнее передать замысел композитора вас раздражают, так извольте сказать об этом прямо, а не путем дешевых насмешек, — резко бросил Эдвин Шортхаус.
На сцене стало тихо.
Пикок густо покраснел, однако взял себя в руки.
— Давайте пока оставим этот пассаж и продолжим с четвертой сцены — выхода Евы. Вы готовы, мисс Дэвис?
— Да, — крикнула в ответ Джоан и повернулась к Адаму: — Мне противно даже изображать флирт с Эдвином.
— Не думай об этом, — подбодрил Адам. — И если он начнет придираться к тебе, я думаю, ты найдешь, что ответить.
— Это было бы чудесно, — мечтательно проговорила Джоан. — Но на такое мало надежды. Он цепляется только к молодым и неопытным, кто не может как следует дать отпор. Ну я пошла.
Адам улыбнулся:
— Счастливо. Встретимся на сцене под липой. И не приводи подругу.
Он продолжил размышлять. Ситуация была крайне тревожная. Пикок может сломаться, и что тогда? К сожалению, Шортхаус знал, что может беспрепятственно хамить дирижеру. Ему за это ничего не будет. На него шла публика, он делал кассу. А кто такой Пикок? Да никто, пустое место, хотя номинально его указания должны выполняться беспрекословно. Ведь в опере слово дирижера — закон.
Адам вздохнул и полез за жевательной резинкой, опять встретившись взглядом с Барфилдом, который теперь собирался съесть помидор. Он сделал гримасу и многозначительно кивнул на сцену. Адам сделал гримасу в ответ.
На сцене Шортхаус и Джоан, глядя друг на друга, сладкозвучно пели с небольшими диссонансами в ля-бемоль. Адам вдруг заметил, как слаженно играет оркестр, и у него снова вспыхнула злость на Шортхауса. Желая успокоиться, он отправил в рот третью пластинку жвачки. Жаль только, что эта штуковина быстро утрачивала вкус и становилась просто резинкой.
Затем к нему подошел режиссер Деннис Резерстон, меланхоличный, моложавый, в своей неизменной шляпе «трилби». С ним был черноволосый, мрачноватый молодой человек. Адам помнил, что он стажер, но в спектакле выходит только один раз в первом акте. Когда пекарь спрашивает, где Николаус Фогель, один из подмастерьев быстро вскакивает со скамьи и бойко отвечает: «Болен он». Дальше Котнер говорит: «Пошли ему Бог здоровья» и так далее. Так вот, роль ученика исполняет этот молодой человек.
— Ну что это за спектакль, в котором исполнители по несколько минут стоят неподвижно и поют, — брюзгливо произнес Резерстон. — Вы скажете: так заведено. Но подобные традиции надо ломать.
— Если они начнут двигаться, то могут сфальшивить, — доброжелательно заметил Адам.
— А что за фокусы вытворяет Шортхаус, — продолжил режиссер. — А сцена на лугу? Здесь эти чертовы подмастерья и секунды не могут устоять на месте. Им, наверное, кажется, что если они будут переминаться с ноги на ногу, это произведет впечатление веселого оживления. А для меня их ужимки выглядят как коллективный приступ белой горячки.
Адам собирался на это ответить, но музыка вдруг оборвалась.
— Ну что теперь? — буркнул Резерстон.
— Невозможно работать, за кулисами такой шум, — произнес Пикок с дрожью в голосе. — Пожалуйста, потише.
— Это он о нас, — удивленно проговорил Резерстон, понизив голос. — Ладно, в любом случае, мне пора идти.
Оркестр заиграл снова, и режиссер пошел прочь, сопровождаемый стажером.
Адаму не понравились нервозные нотки в голосе Пикока. Это предвещало взрыв. А он по опыту знал — срыв дирижера на репетиции грозит спектаклю провалом. Хоть бы Шортхаус помолчал некоторое время.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу