Стивен Ван Дайн - Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа]

Часть стены возле двери была завешена длинными луками разного размера и веса, а возле них стоял большой старинный комод с инструментами. Над ним висел маленький шкафчик с разным необходимым в этом деле хламом вроде повязок, перчаток для стрельбы, колышков, наконечников и тетивы. На большой дубовой панели между дверью и западным окном были размещены разнообразные и самые интересные, какие я когда-либо видел, коллекции стрел.

Эта панель обратила на себя особое внимание Ванса. Он тщательно поправил, подходя к ней, свой монокль.

— Охотничьи и боевые стрелы, — заметил он. — Обольстительны… А одна из них как будто исчезла. Вынута с большой поспешностью. Медная перекладинка, державшая её на месте, сильно погнута. — На полу стояло несколько колчанов, наполненных стрелами для попадания в мишень. Он нагнулся и, вынув одну из них, протянул её Маркхэму.

— Не похоже на то, чтобы эта крепкая вещь могла пробить грудь человека, но на расстоянии восьми ярдов она может насквозь пронзить оленя… Почему же не хватает охотничьей стрелы на панели? Очень интересно.

Маркхэм нахмурился и сжал губы. Я видел: он все ещё цепляется за угасающую надежду, что трагедия является лишь несчастным случаем. Он безнадёжно швырнул стрелу на стол и пошёл к выходу.

— Посмотрим на тело и место убийства, — сказал он ворчливо.

Когда мы вышли на тёплое весеннее солнце, я почувствовал себя совершенно изолированным. Узкая, вымощенная площадка напоминала каньон между двумя отвесными каменными берегами. Она была футов на пять ниже уровня улицы, на которую можно было подняться по небольшой лестнице, ведущей к воротам в стене. Ровная, лишённая окон стена многоквартирного дома напротив, поднималась вверх на 150 футов; да и самый дом Дилларда, всего лишь четырехэтажный, по теперешним архитектурным меркам равнялся по высоте шестиэтажному дому. Хотя мы стояли под открытым небом в сердце Нью-Йорка, нас ниоткуда нельзя было увидеть, кроме как из боковых окон диллардовского дома и из выступающего окна дома на 76-й улице, задний двор которого примыкал к участку Дилларда. Дом этот, как мы вскоре узнали, принадлежал некоей миссис Друккер, и ему предназначено было сыграть существенную трагическую роль в деле раскрытия убийства Робина. Несколько больших деревьев замаскировали его задние окна, и только из этого выступающего окна открывался вид на ту часть площадки, где мы стояли.

Я заметил, что Ванс все время смотрит на это окно и что по лицу его пробегают тени по мере того, как он изучал его. Но только спустя много времени я догадался, что привлекало его внимание.

Стрельбище простиралось от стены диллардовского участка на 75-й улице до такой же стены друккеровского участка на 76-й улице, где на песчаном ложе возвышалась груда кулей сена. Расстояние между двумя стенами было в 200 футов, что, как я узнал впоследствии, позволяло продлить стрельбище на шестьдесят ярдов, чтобы можно было упражняться на нем в стрельбе на все дистанции, доступные этому средневековому виду оружия.

Часть высокой железной решётки, разделявшей оба двора в том месте, где она должна была пересекать стрельбище, была снесена. В конце стрельбища с западной стороны друккеровского участка возвышался многоквартирный дом, занимавший угол 75-й улицы и Риверсайдской аллеи. Между этими двумя домами был узкий переулок, отделённый от стрельбища забором, в котором была проделана небольшая дверь с замком.

Тело Робина распростёрлось почти у самого входа в клубную комнату. Несчастный лежал на спине, с раскинутыми руками и слегка согнутыми ногами, головой в сторону 76-й улицы. Робин был человек лет тридцати пяти, среднего роста, довольно полный, лицо у него было круглое, гладко выбритое, с узкими светлыми усами. Он был в спортивном костюме из светло-серой фланели, в голубой шёлковой рубашке и в коричневых башмаках с резиновыми подошвами. Светло-серая шляпа лежала у его ног.

Возле тела была большая лужа потемневшей крови, принявшая форму громадной указующей руки. Но, что всех нас повергло в ужас, так это тонкая стрела, торчавшая вертикально из левой части его груди.

Стрела выдавалась, может быть, на двадцать дюймов и там, где она входила в тело, было большое тёмное пятно от сгустившейся крови. Что придавало этому убийству особую нелепость — это красивое оперение стрелы. Перья были ярко-красного цвета, а вокруг стержня две бирюзовые полоски, ещё более украшавшие вестницу смерти. Я чувствовал какую-то нереальность этой трагедии, как будто присутствовал на театральном представлении для детей.