Стивен Ван Дайн - Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа]

— В доме было тихо, — ответил профессор, — да и никакой звук не мог донестись сюда из стрелковой комнаты. Стены в этом доме очень толстые.

— Последние минуты жизни самоубийцы ещё недостаточно изучены, — небрежно сказал Ванс. — О чем вы разговаривали с м-ром Парди в течение часа, предшествовавшего его уходу?

— Мы говорили немного. Какая-то навязчивая мысль владела им, и большую часть времени он провёл за шахматной доской.

Ванс посмотрел на доску. Некоторые фигуры ещё стояли на чёрных и белых квадратах.

— Очень любопытно, — тихо проговорил он. — Очевидно, он размышлял над концом партии с Рубинштейном. Фигуры расставлены так, как в тот момент, когда он сдался, с неизбежным матом чёрным епископом на пятом ходу.

Профессор перевёл взгляд на шахматный стол.

— Чёрный епископ, — повторил он тихо. — Вот что занимало его вчера ночью. Как могла такая тривиальная вещь подействовать на него так губительно!

— Не забывайте, сэр, — напомнил ему Ванс, — что чёрный епископ — символ его поражения. Он воплощал гибель его надежд. Гораздо менее могущественные факторы доводили людей до самоубийства.

Через несколько минут Бэрк доложил о прибытии врача. Простившись с профессором, мы опять спустились в стрелковую комнату, где доктор Доремус производил освидетельствование трупа Парди.

На этот раз доктор не был в весёлом настроении.

— Когда же, наконец, кончится это дело? — заворчал он. — Мне не нравится здешняя атмосфера. Убийства, смерть от потрясения, самоубийство — достаточно, чтобы довести человека до тихого помешательства!

— Мы полагаем, сказал Маркхэм, что это конец.

— Очень надеюсь. — Он снова наклонился к трупу, и, разогнув пальцы его руки, бросил на стол револьвер.

— Для нашей коллекции оружия, сержант.

Хэс опустил револьвер в карман.

— Когда он умер, доктор?

— В полночь или около того, может быть раньше, может быть позже. Есть ещё дурацкие вопросы?

— Нет сомнения, что это самоубийство?

Доктор с гневом посмотрел на него.

— А на что же это похоже? Оружие было в руке. На виске следы пороха. Положение тела естественное. Что же, все ещё сомневаетесь?

Ему ответил Маркхэм:

— Нет, доктор. С нашей точки зрения, все указывает на самоубийство.

Когда Хэс помог доктору переложить тело, мы все пошли в гостиную, где скоро к нам присоединился и Арнессон.

Ему вкратце объяснили положение вещей.

— Конечно, все уравнение рушится. Но вот чего я не могу понять, — прибавил он, — почему он выбрал стрелковую комнату? У него в своём доме было достаточно места.

— В стрелковой комнате было подходящее оружие, — предположил Ванс. — Вот, кстати: сержант Хэс желал бы, чтобы мисс Диллард удостоверила подлинность револьвера; просто ради формальности.

— Это возможно. А где он?

Хэс подал ему револьвер, и он вышел из комнаты. Ванс остановил его.

— Спросите также у мисс Диллард, были ли у неё карты в стрелковой комнате.

Через несколько минут Арнессон вернулся и сообщил, что револьвер именно тот, который лежал в ящике для инструментов, и что в стрелковой комнате были карты в ящике стола, а Парди знал об этом.

Вскоре появился доктор и подтвердил своё заключение, что Парди застрелился.

Маркхэм кивнул головой с нескрываемой удовлетворённостью.

— У нас нет причин, доктор, сомневаться в вашем заключении. Наконец эта оргия убийств приходит к логическому завершению.

Вечером Ванс, Маркхэм и я сидели в длинном зале клуба; в газеты были посланы сообщения о самоубийстве Парди и предположения, что «Дело Епископа» заканчивается. Весь день Ванс помалкивал, но теперь он заговорил.

— Слишком просто, Маркхэм, слишком просто. Все логично, но неубедительно. Не могу себе представить, чтобы наш Епископ закончил свои дьявольские шутки таким банальным способом. Я разочарован.

— Может быть, его воображение исчерпалось убийствами… Пьеса окончена, и надо было опустить занавес. Поражение и разочарование являлись не раз причинами самоубийств.

— Правильно. У нас разумные объяснения самоубийства, но чем мотивированы убийства, мы все-таки не знаем.

— Парди был влюблён в мисс Диллард, — возразил Маркхэм, — и, вероятно, знал, что Робин претендует на её руку. Возможно, и Друккера он ревновал.

Ванс покачал головой.

— Относительно мотивов мы не можем расчленять преступления: они все являются следствием одного импульса, совершены под влиянием одной страсти.

Маркхэм нетерпеливо вздохнул.