Уильям Коллинз - Две судьбы

Она дотронулась до струн инструмента — старинной арфы, как она говорила, изображаемой на картинах, представляющих святую Цецилию, или, скорее, как мне показалось, старинной арфы кельтских бардов. Звук сначала показался неприятно пронзительным для моих непривычных ушей. При начальных звуках мелодии — медленной, печальной арии — кошки встали и начали ходить вокруг своей госпожи, ступая в такт. Они шли то одна за другой, то, при перемене мелодии, по двое, и потом опять разделялись по трое и ходили крутом стула в противоположные стороны. Музыка заиграла скорее и кошки зашагали быстрее. Скорее и скорее играла музыка, и быстрее и быстрее при красном свете огня, как живые тени, вертелись кошки вокруг неподвижной черной фигуры на стуле со старинной арфой на коленях. Я никогда не видел даже во сне ничего столь причудливого, дикого и призрачного. Музыка переменилась, и кружившиеся кошки начали прыгать. Одна прикорнула к пьедесталу арфы. Четыре прыгнули вместе и сели на плечи мисс Денрос. Последняя и самая маленькая кошечка уселась на ее голове. Эти шесть кошек сидели на своих местах неподвижно, как статуи. Ничто не шевелилось, кроме исхудалой, белой руки на струнах, ни малейшего звука, кроме музыки, не раздавалось в комнате. Опять мелодия переменилась. В одно мгновение шесть кошек опять очутились на полу, усевшись вокруг стула, как при входе их в комнату, арфа была отложена в сторону, и слабый нежный голос сказал спокойно:

— Я быстро устаю — надо отложить окончание представления моих кошек до завтра.

Она встала и подошла к моей постели.

— Оставляю вас смотреть на солнечный закат из вашего окна, — сказала она. — От наступления темноты до завтрака вы не должны рассчитывать на мои услуги — я отдыхаю в это время. Мне ничего больше не остается, как лежать в постели (спать, если я могу) часов двенадцать и даже более. Продолжительный отдых поддерживает во мне жизнь. Очень удивили вас мои кошки и я? Не колдунья ли я, а они мои домовые духи? Вспомните, как мало развлечений у меня, и вы не станете удивляться, почему я учу этих хорошеньких животных разным штукам и привязываю их к себе, как собак. Сначала дело шло медленно и они давали мне превосходные уроки терпения. Теперь они понимают, чего я от них хочу, и учатся удивительно хорошо. Как вы позабавите вашего друга, когда он вернется с рыбной ловли, рассказом о молодой девице, которая живет в темноте и держит пляшущих кошек! Я буду ожидать, как вы развлечете завтра меня, — я хочу, чтобы вы рассказали мне все о себе и по какой причине вы посетили наши уединенные острова. Может быть, со временем, когда мы познакомимся покороче, вы станете со мной откровеннее и расскажете о причинах горя, которое я прочла на вашем лице, когда вы спали. Во мне осталось достаточно женских чувств, чтобы быть жертвой любопытства, когда я встречаюсь с человеком, интересующим меня. Прощайте до завтра! Желаю вам покойной ночи и приятного пробуждения. Пойдемте, мои домовые духи, пойдемте, мои деточки! Пора нам вернуться в нашу часть дома.

Она опустила вуаль на лицо и в сопровождении своей кошачьей свиты вышла из комнаты.

Тотчас после ее ухода явился Питер и отдернул занавеси. Свет заходящего солнца заструился в окно. В эту самую минуту мой спутник вернулся в самом веселом расположении духа рассказать мне о своей рыбной ловле на озере. Контраст между тем, что я видел и слышал несколько минут тому назад, был так удивителен, что я почти сомневался, не фантастическим ли порождением сновидения были фигура под покрывалом и с арфой и пляска кошек. Я даже спросил моего друга, не застал ли он меня спящим, когда вошел в комнату.

Вечер сменился ночью. Явился Книжный Мастер узнать о моем здоровье. Он говорил и слушал рассеянно, как будто его мысли были поглощены его занятиями, за исключением того, когда я с признательностью заговорил о доброте его дочери ко мне. При ее имени потухшие голубые глаза Мастера засияли, потупленная голова приподнялась, тихий голос стал громче.

— Не колеблясь, позвольте ей ухаживать за вами, — сказал он. — Все, что интересует и развлекает ее, продолжает ее жизнь. Ее жизнь служит дыханием моей. Она более чем моя дочь — она ангел-хранитель моего дома. Куда бы ни шла, она вносит с собой воздух небесный. Когда вы будете молиться, сэр, помолитесь, чтобы Господь оставил мою дочь подольше на земле.

Он тяжело вздохнул, голова его опять опустилась на грудь, он оставил меня.

Время проходило, мне подали ужинать. Молчаливый Питер, прощаясь со мной на ночь, выразился таким образом: