Уильям Коллинз - Две судьбы

— Я боюсь, что для вас жизнь будет здесь очень скучна. Если вы любите удить, я могу предложить вам развлечение в этом роде. В озере много рыбы, а у меня в саду работает мальчик, который будет рад сопровождать вас в лодке.

Друг мой любит удить рыбу и охотно принимает приглашение. Мастер говорит мне на прощание несколько слов, прежде чем возвращается к своим книгам.

— Вы можете спокойно положиться на моего слугу Питера, мистер Джермень, пока не будете иметь возможность выходить из этой комнаты. Он имеет преимущество (важное для больного) быть очень молчаливым и необщительным человеком. В то же время он старателен и внимателен, по-своему, сдержан. А что касается более легких обязанностей, как например, читать вам, писать для вас письма, пока вы не можете владеть правой рукой, регулировать температуру в комнате и так далее, хотя не могу утверждать положительно, я думаю, что эти маленькие услуги может оказывать вам другая особа, о которой я еще не упоминал. Мы увидим, что будет через несколько часов, а пока, сэр, я прошу позволения оставить вас отдохнуть.

С этими словами он вышел из комнаты так спокойно, как вошел, и оставил своих гостей с признательностью размышлять о шетлендском гостеприимстве. Мы оба спрашиваем себя, что могут значить последние таинственные слова нашего хозяина, и обмениваемся более или менее различными догадками об этой неизвестной «другой особе», которая, может быть, будет услуживать мне, пока появление обеда не придает нашим мыслям другой оборот.

Блюд не много, но они приготовлены отлично и превосходно сервированы. Я слишком устал, чтобы много есть, но рюмка прекрасной старой мадеры подкрепляет меня. Мы строим наши будущие планы, пока обедаем. Наше возвращение на яхту в Леруикской гавани должно последовать не позже завтрашнего дня. В настоящем положении вещей я могу только отпустить моего спутника вернуться на корабль и успокоить наших друзей, чтобы они напрасно не тревожились обо мне. На следующий день я обязуюсь послать на корабль письменный доклад о состоянии моего здоровья с человеком, который может привезти с собой мой чемодан.

Отдав эти распоряжения, приятель мой уходит (по моей собственной просьбе), попробовать свое искусство удить рыбу в озере. С помощью молчаливого Питера и аптечки я перевязываю свою рану, закутываюсь в удобный домашний халат, который всегда был готов в комнате для гостей, и опять ложусь в постель, попробовать укрепляющую силу сна.

Прежде чем молчаливый Питер выходит из комнаты, он подходит к окну и спрашивает очень коротко, задернуть ли занавеси. Еще более краткими словами, потому что я чувствую уже приближение сна, — я отвечаю: «Нет». Я не люблю закрывать веселый дневной свет. Для моей болезненной фантазии в эту минуту это значило бы все равно, что покориться добровольно ужасам продолжительной болезни. Колокольчик на столе у моей кровати, я всегда могу позвонить Питеру, если свет помешает мне спать. Поняв это, Питер молча кивает головой и уходит.

Несколько минут я лежу, лениво созерцая приятный огонь в камине. Между тем перевязка раны и примочка к вывихнутой кисти облегчили боль, которую я чувствовал до сих пор. Мало-помалу яркий огонь как будто потухает и все мои неприятности забываются.

Я просыпаюсь, кажется, после довольно продолжительного сна, просыпаюсь с тем чувством изумления, которое мы испытываем все, открывая глаза в первый раз на постели в комнате, совершенно для нас новой. Постепенно собираясь с мыслями, я нахожу, что мое недоумение значительно увеличивается ничтожным, но любопытным обстоятельством. Занавеси, до которых я запретил Питеру дотрагиваться, задернуты — задернуты плотно, так что вся комната находится в темноте. Л еще удивительнее, что перед камином стоит высокий экран, так что огонь исключительно освещает потолок. Я буквально окутан мраком. Неужели настала ночь?

С безмолвным удивлением я повертываю голову на подушках и смотрю на другую сторону моей постели.

Хотя темно, я тотчас замечаю, что я не один.

Темная фигура стоит у моей постели. Смутные очертания платья говорят мне, что это женщина. Напрягая зрение, я могу различить что-то черное, покрывающее ее голову и плечи и похожее на большое покрывало. Лицо ее обращено ко мне, но черты различить нельзя. Она стоит, как статуя, скрестив спереди руки, слегка выделяющиеся на темном платье. Это я вижу, а больше ничего.

Наступает минутное молчание. Туманное видение обнаруживает голос и заговаривает первым: