Морис Леблан - Зубы тигра

— Я не понимаю.

— Короче говоря, полиции известно, что представляет из себя Флоранс Девассер. Известно, что вы здесь, отель окружен, и Вебер сейчас будет здесь.

Саверан как будто растерялся. Флоранс побледнела. Безумный ужас отразился у нее на лице. Она зашептала:

— О, это ужасно! Нет, нет, я не хочу.

Потом бросилась к дону Луису.

— Трус! Трус! Это вы выдали нас! Я знала, что вы на все способны… Вы, как палач, поджидали. О, какая низость, какая подлость!

Она без сил упала на кресло, рыдая и закрывая лицо руками.

Дон Луис отвернулся. Как это ни странно, он не чувствовал никакой жалости, и ни слезы, ни оскорбления Флоранс нисколько не трогали его, словно он никогда не любил ее. Он рад был, что освободился. Отвращение убило любовь. Прошелся по комнате. Но, когда повернувшись в их сторону, увидел, что они взялись за руки, как друзья, поддерживающие друг друга в тяжелую минуту, он вдруг вышел из себя и схватил за руку ненавистного человека.

— Я запрещаю вам… по какому праву… жена она вам? Любовница?

Он запнулся. Он сам почувствовал всю нелепость своей выходки, в которой проявилась со всей силой и слепотой страсть, казалось, уже угасшая.

Он краснел — Гастон Саверан смотрел на него изумленно. Он выдал свою тайну.

Наступило молчание. Дон Луис встретился глазами с Флоранс, и в ее глазах была и враждебность, и возмущение, и презрение. Неужто она угадала? Но он не решался вымолвить ни слова. Ждал, что скажет Саверан, и думал, весь трепеща, как в лихорадке, только о том, что сейчас узнает кое-что о Флоранс, о ее прошлом, о ее любви к Саверану. Разоблачения, которые он мог услышать, трагические события — все это отошло куда-то далеко…

— Хорошо, — сказал Саверан. — Судьба. Я хочу вам рассказать кое-что. Это мое единственное желание сейчас.

— Говорите. Дверь заперта. Я открою ее, только когда захочу.

— Постараюсь быть краток, — начал Саверан. — Впрочем я немного и знаю. Хоть я и переписывался с мадам Фовиль как кузен и раньше, но встретил ее и ее мужа Ипполита Фовиля впервые несколько лет тому назад в Палермо, где они зимовали, пока строился их отель. Пять месяцев мы виделись каждый день. Отношения между мужем и женой были неважные. Однажды я застал ее в слезах. И, взволнованный, не сумел скрыть свою тайну. Я полюбил ее с первого взгляда. Мне суждено было любить ее всегда, все сильнее и сильнее.

— Вы лжете! — воскликнул дон Луис. (Сил не хватило сдержаться.) — Я видел вас обоих вчера в поезде.

Гастон Саверан взглянул на Флоранс. Она сидела, опустив голову на руки: он продолжал, не отвечая на восклицание дона Луиса.

— Мари-Анна тоже полюбила меня. Она призналась мне в этом, но тут же взяла с меня клятву, что я не стану добиваться от нее ничего, кроме самой чистой дружбы. Я сдержал клятву. Несколько недель мы были счастливы безмерно. Ипполит, увлекшись в то время кафешантанной певичкой, часто отсутствовал. Я много занимался физическим воспитанием маленького Эдмонда, часто болевшего. И затем с нами был чудесный друг, преданная советница, врачевавшая наши раны, поддерживающая наше мужество, отдавая нашей любви кое-что от той силы, того благородства, какого так много в ней самой — с нами была Флоранс.

Дон Луис почувствовал, как бурно забилось в нем сердце. Не то, чтобы он поверил словам Саверана, но он надеялся за ними прочесть правду. А, может быть, он, сам того не замечая, подчинялся влиянию Гастона Саверана, очевидная истинность и правдивая интонация которого удивляла его.

Саверан продолжал:

— Пятнадцать лет тому назад брат мой, Рауль Саверан, проживая в Буэнос-Айресе, взял на себя заботу о девочке-сироте, дочери его друзей. Умирая, он поручил девочку старушке няне, которая выходила меня, а затем вместе с братом уехала в Южную Америку. Няня привезла ко мне девочку, ей в то время было четырнадцать лет, а сама по приезде во Францию через несколько дней погибла — несчастный случай.

Я отвез девочку в Италию к своим друзьям. Она много училась, работала и стала… такой, какая она сейчас.

Желая жить на свои средства, поступила гувернанткой в одну семью, а позже я рекомендовал ее своим кузенам Фовилям. Она воспитывала маленького Эдмонда, который ее обожал, и стала преданным и любимым другом Мари-Анны.

И моим тоже… в те счастливые, быстро промелькнувшие, увы, дни — счастью пришел скоро конец — как всегда неожиданно. Я вел дневник, в нем отражалась день за днем жизнь без событий, но вся насыщенная любовью, любовью безнадежной, любовью без будущего и полной муки.