Джон Карр - Под покровом ночи

Да, нужно было его видеть! Он сидел под яркой лампой на низком белом стуле, положив руки на колени. И улыбался мне. Когда он говорил, у него страшно увеличивались зрачки, а улыбка становилась такой широкой… У него были очень мягкие и белые, как и лицо, руки, и его темная борода, хотя и аккуратно подстриженная, была растрепана, словно побита молью.

«Я часто убиваю, — говорил он. — И впервые случилось, что об этом узнали. Я очень люблю свою жену. Настолько сильно, что хотел ее убить. Вы слышали легенду о loupgarou, об оборотне? В окрестностях Тура на лугу не так давно паслись овцы, герр доктор. Я убил одну из них. А потом подумал, как было бы приятно убить жену фермера, который там жил. Я умею проникать в дома, герр доктор, таким образом, что об этом никто не догадывается. В ту ночь я постучал в окно и позвал женщину, но она не вышла из дому. Думаю, она испугалась, заметив, что мой рот испачкан кровью. Но я устал и оставил ее в покое».

Он часто подергивал плечами, как будто у него нервный тик, а один раз коснулся моей руки. Обычно он сидел спокойно и улыбался, с этой своей шелковистой каштановой бородой и с широко раскрытыми глазами, с любопытством взирающими на мир сквозь стекла очков.

Ах да! Я вспомнил еще один факт, который произвел на меня впечатление! Он сказал: «Меня собираются запереть, друг мой. Лучше им этого не делать, потому что они не смогут удержать меня взаперти. Помните эту замечательную строчку: „Ты свистни, тебя не заставлю я ждать!“ Скажите им, чтобы они об этом не забывали, хорошо?»

Закончив рисовать нам ужасающий портрет своего пациента, громадный австриец откинулся на спинку дивана.

— Он так и сказал? — подумав, спросил Банколен. — Что ж, доктор, тогда я приступлю к рассказу. Полагаю, он вас заинтересует.

Сам я на суде не присутствовал и всю информацию об этом деле почерпнул из «Газетт де трибюно», но ее достаточно. Лоран происходит из хорошей семьи, в Туре до сих пор живут его родственники. У него приличное состояние, поэтому его поместили в местную частную клинику для душевнобольных. Десять месяцев назад — в августе прошлого года — он оттуда сбежал.

Теперь, когда уже слишком поздно, мы смогли проследить его передвижения. Он поехал в ваш город, доктор, в Вену. Там предоставил себя заботам доктора Ротсволда…

Графенштайн невольно вскрикнул.

— Могу пояснить, — обратился Банколен ко мне, — этот доктор Ротсволд смесь гения с шарлатаном. А известен он как хирург, обслуживающий преступников.

Графенштайн подавленно ойкнул.

— Около месяца назад доктора Ротсволда убили.

— Я тоже об этом слышал. Парижская полиция взяла на себя труд сообщить вам, что его убил Лоран.

— Ротсволд специализировался на пластической хирургии. Думаю, вы к этому ведете?

— Да. Каким образом он изменил свою внешность, нам неизвестно. Венская полиция получила показания медсестры Ротсволда. Та знала, что у него имелся пациент и что с его лицом была проведена какая-то пластическая операция, но она никогда не видела Лорана. Ротсволд сам проводил анестезию, тогда как медсестра помогала на первой стадии — при кормлении пациента жидкой пищей, когда лицо пациента скрыто бинтами.

Время от времени бесстрастное лицо Банколена застилали клубы дыма от его неподвижной сигары, придавая ему какое-то сатанинское выражение. Он ни разу не повысил голос и неотрывно следил за толпой в зале. Но сейчас его голос дрогнул, пальцы сильнее сжали сигару, во взгляде появилась напряженность.

— Что за сцена из балаганного театра для человека с воображением! Дом Ротсволда — коттедж в тени тополей рядом с Киршофштрассе, где в окне операционной низко висит яркая лампа… Лоран покинул коттедж в прошлом году, вечером 7 марта. Полицейский видел человека, вышедшего из ворот дома Ротсволда с двумя чемоданами, который пошел по улице, весело насвистывая… Ночью в полицию позвонили соседи. Они жаловались, что во дворе Ротсволда кошки подняли жуткий вой.

В операционной по-прежнему горел свет. Полиция обнаружила голову Ротсволда, выглядывающую из сосуда со спиртом, который стоял на полке, но тело так и не смогли обнаружить.

Мне показалось, что голоса в салоне зазвучали громче, жесты беседующих стали более оживленными, освещение более ярким и холодным. Банколен положил сигару в пепельницу и допил свой коктейль. Казалось, он не замечал отдаленного шума. Медленно кивая, Графенштайн задумчиво постукивал друг о друга кончиками пальцев сомкнутых ладоней. Думаю, им было не внове слышать подобный ужас.