Жорж Сименон - Мари из Порт-ан-Бессена

Над ним смеялись. Над «Жанной» тоже посмеивались, хотя и несколько натянуто.

— Я тебя уверяю, будет лучше, если я уеду, — со все убывающей убежденностью не уставала повторять толстеющая Одиль.

Она толстела и становилась все бледнее из-за недостатка воздуха. Еще несколько лет такой жизни, и ее разнесет, подобно тем сорокалетним женщинам, которые живут за заборами домов в маленьких городках и весь день вяжут или вышивают около плиты.

— Скажи мне хоть, чего ты ждешь… Сначала ты говорила о замужестве, а теперь…

— Замолчи! — с неожиданным гневом закричала на нее Мари.

— Хорошо. Я не знала.

— Чего ты не знала?

— Что все порушилось, вот! Ты такая скрытная.

Одиль всегда спала как сурок и никогда не слышала, как возвращаются корабли, хотя они производили много шума своими сиренами, требуя открыть мост.

Однажды Одиль переела трески со сметаной, ее мучило несварение желудка, и она проснулась среди ночи. Ей захотелось подняться, чтобы выпить стакан воды, но из-за холода она не сразу решилась встать.

Внезапно ей послышался какой-то шепот, и она взволнованно навострила уши.

Она и слышала и не слышала; это казалось странным. Рядом с ней лежало горячее тело Гари, и Одиль, прислушиваясь к ее дыханию, почувствовала что-то неладное.

Черт возьми! Мари сдерживала дыхание, она не спала, она была вся напряжена! Да к тому же она так Неестественно хлюпала носом, что Одиль робко прошептала:

— Ты плачешь?

— Нет…

Но сказано это было таким смущенным голосом, что Одиль, повернувшись, повторила:

— Да нет же, ты плачешь!.. Я слышу, как ты сдерживаешься…

— Оставь меня! Спи!

Тогда Одиль провела рукой по лицу сестры и ощутила жар и влагу. Она выпрямилась и схватила коробок спичек.

— Не смей зажигать…

Они схватились. Мари хотела снова уложить свою сестру, но Одиль выскользнула из кровати. Она спустила босые ноги на ледяной пол. Нашла спички и зажгла свечу, которую Мари попыталась задуть.

— Почему ты плачешь?

— Я не плачу, — ответила Мари с красными веками и носом, блестящими щеками, искаженным лицом.

— Я тебя чем-то обидела?

— Ты дура!

— Что тогда с тобой?

— Иди ложись! Оставь меня, это лучше всего…

Она так ничего и не сказала. Одиль выпила стакан воды и уснула почти сразу же, не сомневаясь, впрочем, что почти каждую ночь с Мари бывало то же самое.

Тем не менее она послала новое объявление в парижскую газету: «Две девушки, умеющие шить, ищут место в одном или разных домах…»

Два дня спустя, когда Одиль начала ждать ответа, произошло событие, в котором она ничего не поняла. Было, вероятно, около пяти часов. Лампу зажгли уже час назад.

Мальчишка из кафе, не постучав, открыл дверь и бросил:

— Вас зовут…

— Куда? Что там еще такое?

А произошло вот что. Подъехала машина и остановилась на набережной; на нее никто не обратил внимания, потому что во время хода сельди сюда весь день подъезжали торговцы рыбой, и некоторые из них имели хорошие машины.

Шателар вылез из машины и не торопясь, но и не замедляя шага, направился к двери кафе; он толкнул ее, закрыл за собой и прошел в угол зала. Вид у него был серьезный, а под глазами темнели круги, как у невыспавшегося или страдающего несварением желудка человека.

В кафе сидели с полдюжины рыбаков, но Доршен находился на борту. Мари, должно быть, именно в эту минуту вышла на кухню, потому что, когда вернулась с подносом и стаканами, она сначала едва не споткнулась о ноги Шателара, еще не видя его самого.

— Ах! — сказала она.

Хозяин поочередно глядел на них. Моряки, продолжая разговаривать, наблюдали за Шателаром.

— Поди сюда. Мари! — позвал тот громким голосом.

Она, ни кровинки в лице, с потухшим взором, подошла послушно, робко, словно школьница к внезапно появившемуся классному инспектору.

— Сними свой передник. Нам нужно поговорить…

Она посмотрела на хозяина. Потом, поскольку вошли два пахнущих рыбой посетителя, прошептала:

— Я не могу сейчас уйти…

— И никто не может тебя заменить?

— Только моя сестра…

— Тогда отправь за ней.

Ожидавшие посетители не могли ничего понять. Слова говорились совсем обычные. Почему же тогда произносившие их были белы как бумага, с синяками под глазами, будто после бурно проведенной ночи?

Голосом маленькой девочки Мари спросила у хозяина:

— Нельзя ли послать Дезире за моей сестрой? Она заменила бы меня ненадолго…

Воздух был тяжелый, печь раскалилась докрасна. Хозяин, как обычно, тоже был красен.