Жорж Сименон - Мегрэ сердится

Г-жа Мегрэ, которая лущила горох, сидя в густой тени, где яркими пятнами выделялись голубизна ее фартука и зелень стручков, г-жа Мегрэ, чьи руки никогда не знали покоя и не могли оставаться без дела даже в два часа пополудни самого знойного из всех августовских дней, г-жа Мегрэ, неусыпно, как за младенцем, следившая за мужем, вдруг встревожилась:

— Да ты, никак, уже собираешься встать!

Между тем корабельный шезлонг, в котором возлежал Мегрэ, даже не скрипнул, бывший комиссар уголовной полиции даже не шелохнулся.

Но она хорошо знала мужа и не могла не заметить, как слегка передернулось его лоснящееся от пота лицо. Ведь он и в самом деле хотел подняться, но теперь из самолюбия продолжал лежать.

С тех нор, как комиссар ушел в отставку, они проводили уже второе лето в своем доме в Мен-сюр-Луар. Меньше четверти часа назад Мегрэ с удовольствием растянулся в шезлонге, спокойно дымя своей трубкой. Свежесть в этом уголке ощущалась тем заметнее, что всего в двух местах отсюда резко обозначалась граница солнца и тени, и вы попадали в настоящее пекло, где жужжали несносные мухи.

Горошинки ритмично падали одна за другой в эмалированную миску. Г-жа Мегрэ сидела расставив колени; натянутый на них передник был полон стручков, а рядом стояли еще две корзины, полные горошка, который она собрала утром для консервирования.

Мегрэ больше всего нравился в доме этот уютный уголок между кухней и садом — нечто вроде дворика под навесом, наподобие испанского патио [1] Патио — внутренний дворик (исп.) , где они поставили буфет и даже устроили плиту.

Там они обычно завтракали и обедали. Пол был вымощен красными плитками, от которых в тени было еще прохладнее.

Мегрэ выдержал пять минут, может быть, чуть побольше. Глядя сквозь полуприкрытые веки на огород, который, казалось, курился под палящим солнцем, он наконец не выдержал и, отбросив самолюбие, решительно встал.

— Что ты еще надумал делать?

В эту минуту Мегрэ был похож на надувшегося малыша, которого застали за какой-нибудь шалостью. Такое выражение появлялось у него довольно часто, когда они бывали вдвоем с женой.

— Я уверен, что колорадские жуки опять набросились на баклажаны, — проворчал он. — И все из-за твоего салата…

Уже целый месяц у них шли перепалки из-за этого салата, посаженного г-жой Мегрэ на свободные места между кусчами баклажанов.

— Незачем земле даром пропадать, — заявила она. Тогда Мегрэ не возражал. Он и не подумал, что колорадский жук пожирает баклажанные листья еще охотнее, чем картофельную ботву. А теперь из-за салата нельзя было полить их раствором мышьяка.

Мегрэ, не расставаясь со своей широкополой соломенной шляпой, раз по десять на дню склонялся над бледно-зелеными листьями и осторожно переворачивал их, стараясь не упустить ни одного жучка. Он набирал их целую пригоршню и бросал в огонь, бурча себе что-то под нос и сердито поглядывая на жену.

— И все из-за твоего салата…

По правде говоря, с тех пор, как комиссар ушел на пенсию, он и часу спокойно не посидел в своем пресловутом шезлонге, который торжественно принес с базара у ратуши, поклявшись жене, что ежедневно будет проводить в нем послеполуденные часы.

А теперь он стоял на солнцепеке, в деревянных сабо на босу ногу, в синих холщовых штанах, которые болтались у него на бедрах, топорщась сзади, словно слоновья кожа, в крестьянской рубахе с затейливым узором, распахнутой на груди.

Мегрэ услышал стук деревянного молотка, прокатившийся в пустых и затененных комнатах, словно удары колокола под монастырскими сводами. Кто-то стучал у входной двери, и г-жа Мегрэ растерялась, как всегда в случаях, когда кто-нибудь приходил без предупреждения. Она издали посмотрела на мужа, словно спрашивая у него совета. Потом приподняла свой фартук, полный стручков, не зная, куда их высыпать, и наконец развязала его: она никогда не позволила бы себе подойти к двери в затрапезном виде.

Молоток стукнул еще раз, два, три — повелительно, прямо-таки гневно. В дрожащем воздухе Мегрэ послышались приглушенные звуки автомобильного мотора. Он по-прежнему стоял склонившись над баклажанами, в то время как его жена поправляла седые волосы перед маленьким зеркалом.

Едва она успела скрыться в тени дома, как распахнулась маленькая калитка со стороны переулка, которой пользовались только хорошие знакомые супругов Мегрэ, и показалась старая дама в трауре, высокомерная и в то же время такая забавная, что ее появление, должно быть, надолго запомнилось комиссару.