Жорж Сименон - Рука

Мне пришлось повозиться несколько минут, прежде чем я выбрался из заноса. Помог мешок с песком, который мы всегда возим зимой в багажнике.

Снег запорошил глаза, забился в нос, уши, сквозь воротник леденил шею.

— Где мы находимся?

— До дома еще три мили…

Продвигаться становилось все труднее. Хотя мы и встретили три снегоочистительные машины, это не помогало, снег плотно заваливал дорогу сразу после их прохода, а о том, чтобы пользоваться «дворниками», уже не могло быть и речи. Мне беспрестанно приходилось вылезать и счищать лед с ветрового стекла.

— Мы не потеряли дорогу?

Голос Изабель был вполне спокоен. Она всего лишь спрашивала.

— Надеюсь, что нет! — весело откликнулся я.

На самом-то деле я и сам ничего не знал. Только проехав каменный мостик, в миле от нас, я смог наконец сориентироваться. Но за мостом снега навалило целую стену, в которой и увязла наша машина.

— Ну вот, дети мои… Придется всем вылезать…

— Что ты говоришь?

— Вылезайте… «Крайслер» не бульдозер, надо добираться пешком…

Рэй смотрел на меня, еще не понимая, что я не шучу. Но Изабель поняла, раза два подобное с нами уже приключалось.

— Ты взял фонарь?

Я вынул его из ящика для перчаток и нажал на кнопку. Прошло два месяца, а может быть, и два года с тех пор, как мы им пользовались, поэтому нечего было удивляться, когда он едва-едва засветился угасающим желтым светом.

— В путь!..

Тогда-то это было еще весело. Я так и вижу женщин, взявшихся за руки, согнувшихся в три погибели и первыми устремившихся навстречу буре. Я шел сзади них, с фонарем, а Рэй молча шагал около меня. Впрочем, никто не разговаривал. Было достаточно трудно дышать, и никому не хотелось зря расходовать дыхание.

Изабель упала и тут же мужественно поднялась. Иногда женщины исчезали во мраке. Я приставлял руку ко рту, чтобы избежать ледяного ветра, и кричал:

— Ого-го!

— Ого-го!

Вероятно, я шел очень близко от женщин, потому что слышал поскрипыванье снега под их ногами. Также я слышал и шаги Рэя, справа от меня.

У меня начала кружиться голова. Энергия, вызванная опьянением, улетучилась. Передвигаться становилось все труднее и труднее. В груди, как мне казалось, в области сердца, я чувствовал острую, обеспокоившую меня боль.

Разве не случалось, что люди моего возраста, вполне здоровые, умирали вот так, во время снежного урагана, от паралича сердца.

— Ого-го!..

Я был близок к обмороку. Еле передвигал ноги. Я уже ничего не видел, ничего не слышал, кроме воя урагана, и снег набился у меня повсюду.

Не представляю себе, как долго это длилось. Я уже не думал об остальных. Тупо держал в руках угасший фонарь и каждые два шага останавливался, чтобы передохнуть.

Наконец я уперся в стену и наткнулся на приоткрывшуюся дверь.

— Входите…

Меня окутало тепло погруженного во тьму дома.

— А Рэй?

Я не понял. Также я не мог понять, почему женщины не зажигают свет, и протянул руку к выключателю.

— Тока нет… Где Рэй?

— Он шел рядом со мной…

Я крикнул с порога:

— Рэй! Ого-го! Рэй!..

Мне показалось, что я расслышал голос, но в снежном буране всегда чудятся голоса.

— Рэй!..

— Возьми фонарик в ночном столике…

На ночном столике у нас всегда лежит электрический фонарик, так как ночью иногда выключают электричество. Ощупью» натыкаясь на мебель, я пробирался по комнатам, которые казались мне совершенно незнакомыми.

Потом позади меня что-то засветилось. Изабель зажгла красную свечу в столовой.

Странно было видеть Изабель, которая, как тень, выплывала из мрака, потрясая серебряным канделябром.

— Нашел?

— Да…

Я держал в руках электрический фонарик, но он светил немногим лучше того, большого, из машины.

— Есть у нас запасные батарейки?

— Поищи в ящике.

— Тут нет…

Мне необходимо было выпить, чтобы приободриться, но я не решился.

Женщины ничего мне не сказали. Они ни к чему меня не понуждали. Но было совершенно ясно, что они хотят отправить меня на поиски Рэя, затерявшегося среди снежного бурана.

Скажу все. Иначе зачем было и начинать. И прежде всего, за весь вечер ни одной минуты я не был пьян до бесчувствия.

Если постараться определить мое состояние с максимальной точностью, можно сказать, что сознание мое было деформировано. Но реальность происходящего не ускользала от меня. Я отдавал себе отчет в своих движениях и поступках. Взяв карандаш и бумагу, я мог бы почти точно записать все, что говорил у Эшбриджей, в машине и когда попал домой.